«Карлтон», «Бристоль», «Амбассадор», «Алкрон», «Гранд» — или как он там будет называться… Столы будут накрыты белоснежными скатертями из Дамаска, сервировка будет — серебро, места будут только по заказу; сзади, из зимнего сада, будет доноситься музыка, пианино и скрипка, только пианино и скрипка, ничего больше, интимно, moderato, а когда придут клиенты, он встретит их, как прежде встречали королей, подведет к столу, даме приставит кресло, слегка кивнет официанту в отглаженном пиджаке с золотым эполетом на левом плече, чтобы он подал меню, и порекомендует блюда. По-французски, просто так, как бы для вида, небрежно. В ответ на что дама мечтательно вздохнет, «ах, как прекрасно вы это сказали, пан главный официант», а ее спутник с явным намерением унизить его спросит на школярском французском с ужасным акцентом: «Вы что, говорите по-французски?», на что он утонченно ответит ему: «Разумеется, господин, я всегда к вашим услугам, я могу вам, вероятно, порекомендовать из наших пирожных и вин…», на что дама отреагирует еще более громким «ах», чем прежде, а ее спутник покраснеет.
И все будут говорить: «Вы уже были в ресторане, где главный официант так прекрасно говорит по-французски? Его зовут Этьен! Не забудьте!»
— Этьен! Штефан! — тряс его Ферда… — Пять! Вставай!
Он просыпался, и начинались серые утра в грязной корчме с пепельницами, полными окурков, он проветривал душный зал, пропахший пивом, подметал, выносил мусор, носил посуду, солонки и салфетки. Ученик-мученик. В семь утра он стоял в одном ряду с остальными. Пан Гаек, который провозглашал лозунг: «Покупай — доверяя, сервируй — гордясь», осматривал их, как сержант солдат. Боже упаси, если не вычищен пиджак, не начищены ботинки, не хватает пуговицы, не подстрижены ногти, не вымыты уши!
Так помощник официанта по имени Штефан Чех работал, так мечтал целый год, пока не произошло это событие. Собственно, два события.
Первым делом — то, с супом, что обязательно приключается с каждым младшим официантом. В данном случае суп оказался за шиворотом у клиента. Тот устроил скандал и требовал возмещения убытков. И если бы не друзья Штефана, которые уговорили, уломали ресторатора, что мальчик ведь полусирота и ему некуда идти, он бы вылетел с работы в два счета.
Второе событие было гораздо хуже. В Мюнхене за нас решали без нас, всюду полно войск, Гитлер забрал Судеты, Словакия получила автономию. Шеф из этого сделал вывод, что словаки разбили республику, и поэтому пускай Штефан, хотя он и зовется Чех, убирается из Чехии восвояси.
Так вот юноша, который говорил по-французски, со свидетельством официанта вернулся в Словакию.
Его мечты не давали ему спать по-прежнему. «Савой», «Палас», «Луксор», «Алкрон», фрак, смокинг, приглушенная музыка, сервировка на серебре постоянно были в его мыслях, мучили его по ночам. Пештянская «Термия», однако, не принимала официантов; в ломницком «Гранде» хватало своих; в теплицкой «Зеленой лягушке» и слышать не хотели, в слячском «Бристоле» обещали место через год. В братиславском «Паласе» требовали такой залог, что у него голова закружилась. Поэтому он кончил тем, чем начал в Чехии, — на вокзале в Ружомберке. Помощником официанта.
Он уже не проветривал, не подметал пол, уже не накрывал на столы. Разносил блюда и через день был старшим, получал деньги с клиентов. И дважды ему улыбнулось счастье. Первый раз — когда он попал на сезон в Райецке Теплице, второй раз — в татранский «Гранд». Покой, пользующаяся доброй славой кухня, тихое позвякивание приборов, тяжелые люстры, мягкие ковры, горничные в фартучках и главный официант в настоящем фраке. Штефан там понравился, с ним считались, он произвел на них впечатление своим французским. На короткое время ему даже разрешили получать деньги с клиентов. Правда, только во время завтрака. Но он ходил с бумажником, ему доверяли, он надеялся.
— В следующий сезон вы можете получить место снова, — пообещали ему. — Оставьте нам адрес.
Он оставил. Но через год им заинтересовались другие господа. Те, что одевали людей в зеленое сукно.
Его мобилизовали.
Дольный Кубин. Батальон 4-го горного пехотного полка.
Не прошло и года, как часть прикомандировали к двум восточнословацким дивизиям. А десять солдат со слабым здоровьем послали в военную школу в Мартине. В их числе и его. Впрочем, он как исключение: он не был слабаком, он был здоров как дуб. Но тут требовался официант в офицерскую столовую, а он был официантом.
Долго он не прослужил, как раз началась эта заваруха, а сердце у него было там, где надо, да и голова была на плечах, вот он и отправился в Склабиню. На краю деревни повстречал каких-то штатских. Не сельчан и не городских. Они разговаривали громче, чем принято, и подтрунивали друг над другом. Он спросил у них, где ему найти партизанский штаб.
Штатские засмеялись:
— Знаешь что, дурачина, у нас свои заботы, — отрезали они.
— Хороши типы! Нет чтобы посоветовать человеку, а вы еще и обзываетесь. — И он тоже пошел своей дорогой.