Ломая печати

«Во Францию я прибыл с транспортом 21 ноября 1920 года, и меня определили на работу в Брюа. Поставили на работу забойщиком в штольнях. Я уже работал в шахтах в Германии и был привычный к этой работе. Но тут я был вынужден ползать на коленях, потому что штольни были не как в других местах — в рост человека, чтобы можно было свободно работать, а как норы, в них можно было залезть только на коленях. Это была просто невыносимая работа. Я не мог этого вынести, поэтому меня перевели на погрузку вагонов. Это была аккордная работа, и мне определили норму, что я должен ежедневно сгрузить 35 тонн угля за 18 франков. А французы, которые работали вместе со мной, получали за ту же работу 25 франков. Я хотел выдержать хотя бы до весны, когда я, может быть, нашел бы место получше, но, поскольку мне после повторной моей просьбы отказались выплачивать за работу ту же плату, что и французам, я уволился и ушел с шахты. Мне тридцать пять лет, я официально зарегистрирован и приехал в Париж, потому что в прошедшие недели я тщетно искал работу в Аррасе, в Балли и окрестностях. Зарплату за шесть дней, которую мне не выдали в самом начале — в счет оплаты проезда, мне не выплатили, и поэтому я сейчас остался совсем без средств. Убедительно прошу генеральное консульство, чтобы оно по возможности обеспечило мне работу здесь, во Франции».

На словацких рабочих из третьего транспорта сборного пункта иностранных рабочих в Туле для разнообразия «смотрели лишь как на номера и посылали к тому или иному работодателю, невзирая на их просьбы сгруппировать их с учетом родственных или дружеских связей или общего происхождения».

Жалоб в генеральном консульстве прибывало. На то, что людей при найме на работу обманывали, обсчитывали на дорожных расходах и питании, в официальных учреждениях и в лагере, где были сборные пункты, грубо оскорбляли… «из-за чего они участвовали в забастовках и бесконечных конфликтах и странствовали по стране без работы или продавали все, что у них было, лишь бы вернуться домой». Все это, вместе взятое, принудило правительство Чехословакии спустя некоторое время прекратить наем рабочей силы для Франции.

Оказалось, однако, что двусторонняя потребность требовала обновления договора. Если словацкие бедняки с нищих горных хуторов, владельцы крошечных клочков земли, поденщики, погонщики скота, обив пороги от Пльзеня до Ужгорода, не могли найти работы, то что им французские грызуны! Голод не тетка, или, как говорят, голодный и палки не побоится, не то что мышей в общем помещении. И если словацких шахтеров дома увольняли с работы, почему бы им во французских не ползать в штольне на коленях?..

Около 80 тысяч словацких рабочих, мужчин и женщин, переселилось таким образом во Францию.

Среди них Штефан Чех, горнорабочий из кремницких рудников, с женой Марией и годовалым сыном Штефаном.

Он был работящий человек, этот Штефан Чех. Изо дня в день мерил он десять километров по горам из родной Лутилы до Кремницы, десять — назад. Добывал золото. Прямо по пословице: кто золото роет, пешком ходит. А Мария, его жена? Уже с юных лет в жатву исходила с отцом и матерью «Нижние земли» и Австрию, да и в сербской Паланке не раз жала и собирала урожай — от ячменя до сахарной свеклы. Но когда появился маленький Штефан, какая уж там Паланка! Какая Австрия! А уж беда не ходит одна, еще и мужа уволили!

К счастью, они отделались легко. Будто посланные самим небом, обходили деревни какие-то господа и вербовали: хотите хорошей работы? Поезжайте во Францию! Вам и в раю лучше не будет!

И дядю Лишку, мужа сестры матери, тоже уволили с рудника. Он пришел к Штефану: