Ломаный сентаво. Аргентинец

Штурман в сомнении скривился и снова прильнул к перископу. Солнце стремительно поднималось над горизонтом, освещая неподвижно застывшее море. Он развернулся всем телом вправо, в сторону острова, закрывающего материк. Оттуда должен появиться пароход. Обогнув россыпь мелких островков, судно могло возникнуть только из-за скалистой глыбы, поднявшейся из воды каменным частоколом. Дальше оставалось пройти пару-тройку миль мелководья, вплоть до моргающего маяка у входа в бухту. Над бухтой высились песчаные стены крепости гарнизона. Хартманн ещё раз навёл резкость на орудия в амбразурах округлых башен. Сомнений нет — калибр мелкий, скорее для защиты подступов к порту, чем для борьбы на дальних рубежах.

— Есть сигнал! — вдруг выкрикнул радист, оторвав штурмана от разглядывания крепости.

После этих слов Мюллер неловко вывалился из радиорубки, и Хартманну показалось, что с ним что-то не так. Глаза радиста не могли ни на чём сосредоточиться и блуждали по стенам скользящим невидящим взглядом. Наконец он разглядел в круге распахнутого люка озадаченный взгляд боцмана, уже недвусмысленно сжавшего кулак, и, хихикнув, козырнул, приложив руку к голове:

— Вышло! Судно вышло! Так и сказали — скоро будут.

Непослушные губы выдали Мюллера окончательно, и, догадавшись, что разоблачён, он поспешил спрятаться за дверью радиорубки. Однако Рикен уже нырнул в люк и успел схватить его за воротник. Вытащив радиста в проход, он заглянул под рацию и ничего не обнаружил. Тогда, быстро пошарив у радиста по карманам, боцман достал уже опустошённую ампулу морфия.

— Ах, ты!.. — он не нашёлся, что сказать. — Я же всё забрал!

— Значит, не всё, — ехидно произнёс Хартманн. — Оставь его, скажи лучше, кто будет забивать данные в торпеду?

— Ты!

Штурман задумчиво почесал подбородок:

— Не уверен, что так будет лучше. Со счётно-решающим прибором всегда работали командир или первый помощник. Они этому учились.

— Да мы выпустим её, считай, в упор! Как тут промазать?

— Не скажи. Я прикинул: почти семьсот метров, а ближе под водой не подойти — сядем на мель, — Хартманн смущённо отвёл взгляд. — Что тебе ещё сказать… я даже не знаю, что тебе сказать. Поверь, я бы мог попробовать, но торпеда у нас всего одна. Да что я говорю — конечно, я бы так и сделал, если бы не был уверен, что есть тот, кто сможет сделать лучше.

— Бауэр? Эта недобитая крыса не вылезет из своего угла.

— У него есть выбор? Разве что получить ещё одну пулю, но теперь не в зад, а в лоб.

— Хорошо, — согласился Рикен. — Пойдём его притащим. А вы, — обернулся он к экипажу, — чтобы все были готовы! Снаряды притащить к трапу, рулевым — по местам! Как только влепим пароходу в борт угря, на всплытие даю двадцать секунд, а дальше чтобы носились у меня, как ужаленные пчёлами! Стреляем, пока они не спускают шлюпки. Дальше — стоп! Экипаж садится в лодки и удирает, а мы на полном ходу на абордаж! Борт к борту! Делать всё быстро. Разбежались как тараканы по щелям, выгребли всё подчистую — и сразу назад. Самое ценное искать в трюме. Потом делайте что хотите, а сейчас чтобы ни один засранец не подвёл и не споткнулся! Жалеть не буду. Не хочешь рвать жилы — пошёл вон! Другим больше достанется! И никакой дури! — Рикен красноречиво посмотрел в глаза Тапперта. — Ни одного глотка пойла! — прошёлся он взглядом по лицам, скрытым в тёмных углах.

— От кого унюхаю — закусит собственными зубами!

И вдруг лицо боцмана перекосила злобная гримаса:

— Если бы вы знали, как мне осточертели ваши рожи!

Затем, успокаиваясь, он двинул квадратной челюстью и недовольно спросил:

— Кто видел, где Бауэр?

— В носовом. У него там матрац между торпедных труб, — подсказал Майер.

Рикен сгрёб со стола придавивший угол штурманской карты «Парабеллум» и нырнул в люк соседнего отсека. За ним вышел Хартманн. Дождавшись, когда боцман и штурман исчезнут, Олаф негромко произнёс, склонив голову и прикрывая рот ладонью: