Ломка

— Да, иногда бываю нещадно бит, — с горечью произнёс Андрей, но потом посветлел. — Только, заметь, бит добровольно. Не испытывать голода, не знать нужды, созерцать природную красоту, иметь время на размышления, видеть обоими глазами, ходить на двух ногах, слышать всеми ушами, петь, смеяться, танцевать, любить, мечтать, менять — и за всё это по физиономии изредка не получать?.. Кто-то облачается в добродетель, чтобы после смерти получить комнатушку в раю. Такие мучаются сами и заставляют страдать других, так как им не выносимо думать, что любовь к невидимому Богу надо пронести через долгую, полную соблазнов жизнь. А я, папа… я уже в эдеме, и вношу плату за нахождение в нём. Мои вчерашние страдания с лихвой окупаются сегодняшней музыкой сверчка, который для меня играет вальсы в старой бане. Я не сумел бы проникнуться переливами его чудной скрипки, если бы делал зло и иногда не страдал за добро. Тебе может показаться, что твой сын альтруист. Это не так. Есть люди, которые свои лучшие годы кладут, чтобы разбогатеть, а потом лет десять-пятнадцать изощряться в наслаждениях. А я нашёл более короткий путь к настоящему счастью. Когда страдаю, у меня душа становится лёгкой и чувствительной к малейшему проявлению красоты. Понимаешь?.. Так я живу только для себя, в этом мой трансформированный эгоизм. Рай у нас под ногами, и узрят его только те, кто сумеет отыскать своё счастье в счастье других. Рядом со мной или с тобой всегда на кого-нибудь сваливается радость. Ликуй с матерью, когда у неё рождается ребёнок. Смейся неожиданному богатству абсолютно незнакомого тебе человека, как будто оно не ему, а тебе досталось. От таких подзаряжайся.

— А кислые лица недовольных? — спросил отец.

— Этим помогай, чтобы хотя бы рядом с тобой у них улучшалось настроение, а, следовательно, и у тебя тоже.

— Так жить тяжело, — сказал отец.

— Не труднее, чем, отказывая себе во всём, копить деньги, а потом дрожать за них и себя по ночам.

— Всё равно тяжело.

— Легко, потому что начинать можно уже сейчас, а вечером ты уже будешь на подступах к счастью.

— Потерять всё?

— А приобрести то, чего не купишь ни в одном магазине и за миллиард.

— Нищие жалуются на судьбу, а я ни на что не жаловался, заработал спокойствие на завтрашний день собственным потом, — с достоинством произнёс отец.

— И нажил новую головную боль. Вы в этом равны. Они боятся, что им завтра нечего будет есть, а ты боишься, что кто-то — более могущественный — съест тебя.

— Деньги дают свободу. Благодаря ним я могу делать всё, что захочу. Если свобода до сих пор и не полная, то это потому, что их недостаточно много.

— Полная свобода? Хорошо. Я не требую покупки Сейшельских островов. Сожги свой сейф, такую свободу ты можешь позволить себе уже сейчас.

— Лучше ты. Давай, сынок — действуй. Уничтожь то, к чему ты не имеешь ни малейшего отношения, — сказал отец.

— No problem, — холодно бросил Андрей.

Глаза отца зловеще сверкнули. Зажигалка с пастью дракона, подброшенная властной рукой, несколько раз перевернулась в воздухе и скрылась в ладони сына.

— Я приступаю, — спокойно произнёс Андрей. — Только твоя зажигалка мне ни к чему. У меня своё огниво — пятидесятикопеечный коробок спичек.

Отец ухмыльнулся, поднялся с кресла и сказал:

— Одно "но". Первыми в огонь последуют деньги, которые у тебя, сынок, в карманах.

Андрей пошатнулся. Это был удар ниже пояса. Закружилась голова, перед глазами забегали радужные круги. Он думал, что держит ситуацию под контролем, но жестоко ошибся. Судорожно схватившись за чёрный корпус сейфа, Андрей только и смог прошептать:

— Папа, прости меня. Прости меня, папа.

— Тебе нет прощения. Ты, наверное, подумал, что стал выше меня. Запомни, парень: ты никогда не будешь выше своего отца, ты можешь быть только длиннее его, а теперь убирайся с глаз долой.

— Я не могу так уйти. Пожалуйста, благослови меня.

— Тебя?.. Ни за что на свете. Исчезни из моего поля зрения, хам. К хамам — хамовское отношение. Тебе было мало того, что ты почти сразу же получил деньги. Ты захотел втоптать отца в грязь, поизголяться над тем, кто кормил тебя и предоставлял полную свободу. Так вот, значит, чем обернулся мой либерализм.

— Я зарвался. Папа, прости.

— Вот тебе и свобода, за которую ты так рьяно бьёшься. Ослеплённый своей якобы правотой, ты стал покушаться на то, на что никогда не должен был покушаться… С человеком, с которым вы хотите сотрудничать, я поговорю сам, а теперь уходи.

***

И был поход… Ребята, нагруженные палатками, сумками с провизией, котелками, треногами, спальными мешками, форсировали на резиновых лодках протоку, которую курица и в брод перейдёт. В сердцевине кайбальского леса, где всё ещё можно встретить худосочного зайца, куда не проникают суетливые шумы проносящихся по трассе машин, был разбит лагерь.