Ломка

— Что "но", — тут же перебьют Вас. — Кроссовки из Италии, родины Гая Юлия Цезаря и лучших в мире кроссовок.

Тут и конец Вашим сомнениям. Будучи до рынка носителем классического стиля в одежде, Вы покинете толкучку спортсменом — обманутым, но счастливым.

Близится полдень. Прибывают и прибывают люди. Рынок начинает напоминать муравейник или китайский квартал, если кому-нибудь второе сравнение нравится больше. Желудок переполняется и начинается несварение. Продукты полураспада (наркоманы) попадают в родную для них кислую среду и вступают в реакцию с законопослушной толпой щёлочи. Кражи на рынке — явление обыденное. К ним люди всецело готовы, как с раннего детства готовы к тому, что брюхо ежедневно будет трепать голод. Проблема воровства не привлекает к себе особого внимания, не будоражит общественность и никого не напрягает. Если, конечно, кто-нибудь залезет в наш карман, то мы для порядка поднимем шум, чтобы отвести подозрение от себя, потому что сами ведь тоже не прочь поживится чужим. Россия начала разваливаться тогда, когда люди стали работать в свободное от воровства время. Нормальные граждане живут в государстве, а мы со своим соперничаем: кто кого объегорит. Государство, как правило, побеждает, так как ему есть, куда нас посадить; а мы проигрываем, потому что нельзя наказать тюрьмой то, что само опирается на букву закона. На маленькую, конечно, а не на заглавную. А наркоманы — это всего лишь подножие айсберга, который пока что уносит в непонятном направлении.

В час пик Белов, Мирошниченко, Забелин и Брынза приехали на рынок и рассредоточились по залу, условившись соединиться на входе после того, как каждый закупит порученные ему продукты.

Митька огляделся по сторонам. Доверенные ему деньги он решил потратить с умом. Он стал с глуповатым видом расхаживать по рядам и прицениваться к консервам. В скором времени его ладони неожиданно зачесались, и он увидел в этом добрый знак. Неоплаченные консервы быстро прикрыли дно пакета. Выброс адреналина в кровь обострил все имеющиеся у него чувства, и Митька вспомнил, что у страха глаза велики. В данной ситуации это означало то, что ему каким-то непонятным образом удалось увеличить обзор за счёт затылка, на котором зашевелились волосы, как на голове у медузы Горгоны. Когда у пакета миновала середина, он стал совершать продолжительные вдохи и выдохи, чтобы привести в порядок оголённые страхом нервы. О содеянном Митька не жалел, предвкушая сдержанную похвалу со стороны своих товарищей. Он даже с удовольствием представил себе, как они скажут:

— Красавчик, Белов. Так держать.

***

Спасский стоял на берегу Абакана. Частокол тополей остался позади, а впереди — река, название которой переводится с хакасского языка, как "медвежья кровь". Он по колено зашёл в воду и остановился. Диск солнца отражался от водной глади. На поверхности резвились стайки окуньков, вычерчивая циркулями хребтов саморасширяющиеся окружности, которые тут же стирали невидимые ластики речки. На разных этажах деревьев-небоскрёбов щебетали птицы. Спасскому захотелось услышать соловья, но он знал, что в сибирских лесах тот не водится.

— "Знаю, что невзрачный с виду, — подумал Андрей, — а людям яркое оперенье и не нужно. Все мы к сердцам тянемся. Устремится соловьиное соло в небесную синь, разбередит душу, приглушит многовековую боль, впитанную нами с молоком матерей, а тоску не излечит — усилит её. На древнерусской печали о неведомом земля наша стоит. Три спасительных родника из-под гранитных глыб бьют: Вера, Надежда, Любовь. Про то и поёт соловей".

Андрей увидел птичку по телевизору, о ней Дроздов в своей передаче рассказывал. Рассердился он тогда на любимого телеведущего за то, что показал соловья. Исчезла загадка. Мысль прервалась кукованьем, раздавшимся в лесу. То замирало, то вновь возобновлялось:

— Ку-ку, ку-ку, ку-ку.

Андрей спросил:

— Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось?

Птица отмерила ещё сорок семь лет.

— Маловато будет, бездетная мать, — дружелюбно сказал Андрей. — Успею ли?.. Должен успеть во что бы то ни стало.