Ломоносов

Сам Ломоносов, описывая этот свой поступок, недвусмысленно говорил, что ударился в бега. Но, очевидно, Михаил Васильевич имел в виду именно бегство от семьи, а не нарушение закона. Он был лично свободным, совершеннолетним и, выправив необходимые документы, имел полное право покинуть родную деревню по крайней мере на тот срок, на который был выписан паспорт – то есть на один год.

Глава вторая Москва

Неизв. автор. Портрет Михаила Ломоносова. Начало XIX века

Славяно-греко-латинская академия. ХХ век

Д.С. Лафон. Вид Старой (Красной) площади. XIX век

Обучение в Славяно-греко-латинской академии. Гравюра. XVIII век

Какой была Москва?

Конечно, Москва поразила Ломоносова. Самым крупным городом, который он видел до сих пор, был Архангельск, состоявший из большого порта, монастыря, гостиного двора, нескольких церквей и острога – то есть укрепленной части. Здесь же было совсем иное дело!

Путь к Москве преграждали заставы, учрежденные Петром Первым. Их функцией было взимание пошлин с торговых людей, приезжавших в город. Уплатил пошлину и рыбный обоз, с которым шел Ломоносов.

Столицей в то время Москва уже не была: Петр перенес столицу в Санкт-Петербург. Но все же это был крупнейший город Российской империи.

В 1730‐е годы Москва представляла собой смешение старого и нового. Единого плана застройки не было, дворцы, дома и церкви чередовались с садами, огородами и пустырями. Слободы, в которых селились ремесленники, перемежались рощами, куда девушки ходили по грибы. Но старинная хаотичная планировка города уже сменялась новой, радиально-кольцевой, придуманной Яковом Брюсом. Согласно этому плану от Кремля двенадцатью лучами расходились основные улицы, поделившие город на сектора, каждому из которых соответствовал свой зодиакальный знак. Козерог – охранял Мещанскую слободу и село Алексеевское; Рыбы – Красное село и Преображенское; Овен – Басманную и Немецкую слободы; Близнецы – Замоскворечье… Брюс предполагал учитывать, какой знак благоприятствует каким ремеслам, и соответственно расселять людей различных профессий.

Кое-где высились дворцы, церкви и усадьбы в стиле строгого петровского или более нарядного нарышкинского барокко. В 1704 году Петр Первый после очередных пожаров запретил строительство в Кремле и Китай-городе деревянных домов. Этот запрет был расширен на Белый и частично на Земляной город после большого пожара в 1712 году. Тогда же государь повелел новые дома ставить по улицам и переулкам по прямой линии, а не в глубине дворов, как это было принято раньше.

В ту пору центром Москвы считался не Кремль, а Лефортово, где некогда Петр выстроил первый роскошный дворец для своего любимца Франца Лефорта. Потом дворец этот расстраивался, расширялся… В царствование Анны Иоанновны был возведен роскошный Анненгоф – великолепный, однако же деревянный дворец на берегу Яузы. К сожалению, дерево недолговечно, и от царствования Анны Иоанновны сохранились лишь руины великолепного некогда парка развлечений, выстроенного по проекту великого Бартоломео Растрелли. Парк этот включал террасу из тесаного камня со спуском к воде, множество клумб, каскад бассейнов с фонтанами, позолоченными статуями и вазами. В центре парка высилась статуя Геркулеса, а от нее к берегу Яузы спускалась белокаменная лестница. Императрица Анна Иоанновна вставала очень рано и уже в восемь часов утра принималась за дела. Утомившись, она гуляла по парку. Любимой ее забавой было стрелять из ружья по уткам, водившимся тут в изобилии и до сих пор еще полностью не изведенным.

Частенько в Лефортово устраивались «машкерады», для которых писали декорации самые видные живописцы того времени. Анна любила шутов, их при ее дворе было немало: карлики, горбуны, люди с какими-то пороками внешности или генетическими отклонениями… Все они должны были болтать без умолку и кривляться, развлекая государыню. Сейчас подобные развлечения кажутся дикостью, но триста лет назад они считались нормой. Эти шуты носились по всему парку, по Лефортовскому дворцу, шумели, гомонили…

Зимой на льду Яузы проводились увеселения с фейерверкам – потешными огнями, за которыми с удовольствием наблюдали все москвичи.

А вот посещение церкви могло шокировать набожного и воспитанного по-старинке Ломоносова: увы, в московских церквах попадались неграмотные священники, которые делали ошибки при чтении псалмов – ну а Михайло-то знал их назубок. А в некоторых церквах вообще можно было услышать тарабарщину: только еще зарождавшееся московское купечество столь высоко ценило свое время, что порой деловые люди нанимали сразу двух или трех священников для чтения псалтыри. Псалтырь делили соответственно на части, и каждый из священнослужителей тарабанил свою часть. И все они говорили одновременно! Таким образом, у купца уходило вдвое или втрое меньше времени, чтобы отстоять богослужение. Можно только представить, какое впечатление подобное произвело на юного Михайло, близкого к старообрядцам.