Ломоносову на момент поступления в Спасские школы исполнилось уже 19 лет, а его сокурсникам – всего лишь по 15–16. Конечно, над ним смеялись! И насмешников было много: в год его поступления в академии было 236 студентов.
Друзей в Спасских школах Ломоносов не приобрел. По всей видимости, он был малообщителен, а в ответ на насмешки мог дать и зуботычину. Вспыльчивость, манера в гневе переходить к рукоприкладству – эти черты сохранялись у него всю жизнь.
Все свое время Михайло посвящал учебе: ему нужно было наверстывать упущенное время. Он знал: через год срок действия его паспорта истечет, и за это время нужно как можно лучше себя зарекомендовать, чтобы академическое начальство документ ему продлило.
В середине января 1731 года Ломоносов был зачислен в первый низший класс, который назывался «фара», и начал изучать латинский язык у преподавателя Ивана Лещинского. В те годы латынь была принятым повсеместно языком науки, и без нее было не обойтись. К весне юноша окончил курс «фары» и в начале лета сдал экзамен за второй нижний класс – «инфиму». Он сдал этот экзамен настолько хорошо, что в середине месяца был переведен сразу в третий нижний класс академии – «грамматику», где продолжал изучать грамматические правила латинского языка и закончил изучение славянской грамматики; получил основные знания по географии, истории, арифметике и катехизису. В этом классе занятия вели вначале Постников, а затем Лещинский. Через два года он уже настолько овладел латынью, что в состоянии был сочинять небольшие стихотворения. Впоследствии он демонстрировал блестящее знание латыни: читал на этом языке лекции и писал научные статьи.
Уже к концу года Михайло освоил курс «грамматики», и его перевели в четвертый нижний класс академии – «синтаксиму», где он окончательно отполировал знание латыни, освоил арифметику, географию с историей и краткий курс катехизиса [18]. Преподавателем этого класса был Тарас Постников, ставший впоследствии директором Синодальной типографии. Летом следующего, 1732 года Ломоносова уже перевели уже в средний класс «пиитику», где изучали латинскую и русскую поэзию. Учителем этого класса был Феофилакт Кветницкий.
В среднем классе Ломоносов взялся еще и за греческий язык, а в свободные часы, вместо того чтобы, как другие ученики, проводить их «в резвости», рылся в монастырской библиотеке, куда в то самое время было передано 385 книг из собрания покойного епископа Гавриила Бужинского – писателя и переводчика. К тому же студенты «испрашивали позволения пользоваться книгами синодальной и типографской библиотек».
Слухи о необычайно усердном и невероятно талантливом молодом человеке дошли до начальства. Хотя паспорт его истек и на родине он теперь значился «в бегах», исключать его из академии и возвращать в Холмогоры никто не собирался.
Между Холмогорами и Москвой
А дома у Ломоносовых было совсем невесело!
Третья жена Василия Дорофеевича долго не прожила и умерла, как и прежние. Есть упоминания, что она оставила мужу дочь, родившуюся в 1732 году.
Отец долгое время почитал Михайло пропавшим без вести – пока обоз из Москвы не вернулся в Холмогоры и не рассказали Василию Дорофеевичу, где его сын. Радости это известие Ломоносову не принесло: он почитал себя лишившимся единственного наследника и с тех пор только и думал о том, как вернуть сына обратно. Тем более что за него приходилось платить подушную подать – 1 рубль 20 копеек в год. И так продолжалось целых шестнадцать лет.
Бегство наследника означало, что все богатое семейное достояние будет поделено между разнообразными родственниками или отойдет к будущему зятю. Конечно, это печалило хозяйственного и домовитого Василия Дорофеевича. Сам он писать сыну не мог – грамотой не владел. Но не раз обращался к отправляющимся в Москву соседям с просьбой передать сыну весточку: он обещал ему полное прощение за самовольную отлучку, прельщая его разнообразными благами и посулами выгодной женитьбы.
Архангелогородцы, наведываясь в Первопрестольную, дивились тому, что парень, вместо того чтобы остепениться и зажить своим домом, перебивается с хлеба на квас и учит какую-то неведомую латынь. Однажды состоятельный односельчанин Федор Пятухин, приехавший в Москву по торговым делам, увидев, в какой нужде живет сын его соседа, одолжил Михайло семь рублей. По тем временам это была сумма немалая!