Ломоносов: к 275-летию со дня рождения

В качестве таких оснований и правил он предлагает: «...во-первых, твердо помнить должно, что видимые телесные на земли вещи и весь мир не в таком состоянии были с начала от создания, как ныне находим, но великие происходили в нем перемены, что показывает история и древняя география, с нынешнею снесенная, и случающиеся в наши веки перемены земной поверхности»; «... напрасно многие думают, что все, как видим, с начала творцом создано, будто не токмо горы, долы и воды, но и разные роды минералов произошли вместе со всем светом и потому-де не надобно исследовать причин, для чего они внутренними свойствами и положением мест разнятся. Таковые рассуждения весьма вредны приращению всех наук, следовательно, и натуральному знанию шара земного, а особливо искусству рудного дела, хотя оным умникам и легко быть философами, выучась наизусть три слова: „Бог так сотворил“ — сие дая в ответ вместо всех причин» (3, 5, 574—575).

Ломоносов практически применил выдвинутый им принцип, занявшись проблемой происхождения гор, минералов, каменного угля, нефти. Найденные им решения на десятилетия опередили развитие геологической науки.

Изменения, происходящие на Земле, охватывают и живую природу. Правда, на процессах, которые идут здесь, Ломоносов останавливается меньше, прослеживая главным образом зависимость растительного и животного мира от смены климатических условий.

Он с интересом отнесся к трансформистским работам Ж. Бюффона. Три тома «Естественной истории» были в его библиотеке — он внес их в список имеющихся у него книг с примечанием: «Весьма надобная книга» (см. 47, 57).

Новизну и значительность идей Ломоносова уловили современники и последующие исследователи. Сообщения, касающиеся «Слова о рождении металлов от трясения Земли», появились в ряде зарубежных журналов, причем «Journal encyclopedique» писал об этой работе, что «она являет собой нечто поразительное» (цит. по: 58, 188). «Санкт-Петербургские ученые ведомости» писали в 1777 г. относительно работы «О слоях земных»: «Сие последнее сочинение М. В. Ломоносова достойно особливо внимания физиков, потому что оно содержит многие новые предложения кои к дальнейшим розысканиям могут подать случай» (88, 165). Представления, созвучные ломоносовским, заполнили страницы работ И. И. Лепехина, Н. Я. Озерецковского, В. Ф. Зуева.

Идеи изменения, развития обогащали естественнонаучную картину мира, открывали возможности для появления новых, более совершенных форм материалистических воззрений. Ломоносов разрабатывал мировоззрение, не только отвечающее потребностям научного познания и человеческой культуры своего времени, но и позволяющее расширить горизонты последующего этапа человеческой мысли.

Во второй половине XVIII в. идеи историзма начинают проникать в труды русских ученых, занятых исследованием социальных явлений (С. Е. Десницкий, И. А. Третьяков).

В работах Д. С. Аничкова предпринимаются попытки перевести психическую деятельность в разряд явлений, основывающихся на естественных закономерностях. Идеи естественного детерминизма, всеобщей взаимосвязи, сохранения вещества и сил разрабатывались в трудах А. М. Брянцева.

В русской мысли до Ломоносова существовали материалистические тенденции, появлялись идеи и представления, отличавшиеся материалистическим характером. Благодаря работам Ломоносова в ней возникла основательно заложенная и стойкая материалистическая традиция, результаты которой не замедлили сказаться уже во второй половине XVIII в. Несомненна роль этой традиции в последующих достижениях науки и философии в России.

Глава IV. «О человеческом слове вообще». Слово в творчестве Ломоносова

предисловии к первому сборнику статей и материалов о Ломоносове, подготовленному в 1940 г. Комиссией по истории наук АН СССР, С. И. Вавилов, один из инициаторов и активных участников издания Полного собрания сочинений Ломоносова (тт. 1—11, М.— Л., 1950—1983), писал: «Если в конце XVIII в. и в пушкинские времена в нем чтили главным образом „витию, что чистый слог стихов и прозы ввел в Россию“, то со второй половины прошлого века до наших дней поэтическое наследство Ломоносова отодвигается на задний план и внимание почти целиком сосредоточено на Ломоносове-естествоиспытателе. Обе крайности несомненно ошибочны. Великий русский энциклопедист был в действительности очень целой и монолитной натурой» (11, 1, 1). Это тот случай, когда следует говорить о глубоком слиянии «в одной личности художественно-исторических и научных интересов и задатков» (там же).