Ломоносов. Всероссийский человек

Фабрика открылась в мае 1754 года. Она состояла из деревянной лаборатории с восемью печами, предназначенными “для откалки деревянной посуды, для кругления бисеру, для делания пронизок и для тянутья материи на мозаику”, собственно мозаичной мастерской (состоящей из пяти комнат), плотины с мельницой и служебных построек (слобода для фабричных людей, кузница, “дом для приезду”). Всего на фабрике работало 16 квалифицированных рабочих и 15–20 человек “для грубых работ”. Сверх казенного займа, Ломоносов вложил в дело еще 3000 рублей своих денег – едва ли не все свои сбережения.

За двенадцать лет ломоносовская фабрика выполнила пятнадцать работ – девять портретов (два Петра I, два Елизаветы Петровны, Петра III, его матери Анны Петровны, Екатерины II, Г. Г. Орлова и П. И. Шувалова), две иконы Богоматери, “нерукотворный Спас”, “Александр Невский”, “Апостол Петр” и композицию “Полтавская баталия”. Ломоносовские смальты отличаются по характеру от итальянских; манера набора тоже не похожа была на принятую в Италии XVIII века: Ломоносов стремился не имитировать живопись, а, напротив, подчеркивать своеобразие мозаики как вида искусства. Сочетание крупных декоративных красочных пятен, набранных крупными смальтами, в самом деле создает впечатление смелости и монументальности, напоминая древние шедевры Константинополя и Равенны. Но мы не знаем, входил ли этот эффект в намерения мозаичистов. Возможно, Ломоносов и его мастера просто были недостаточно искусны поначалу? Во всяком случае, современниками это воспринималось именно так. Штелин, который был постоянным сотрудником и советником Ломоносова в ходе мозаичных работ, вспоминал, как он, когда Ломоносов показывал в начале 1753 года первый портрет Петра I графу Разумовскому, “отвел графа на 10 шагов назад и сказал Ломоносову, что он никому этой вещи не должен показывать ближе – так заметны были светлые заполненные замазкой швы между кусочками смальты, они отчетливо были видны даже за шесть шагов”. С годами, особенно в портретных работах, ломоносовские мозаичисты все чаще обращаются к миниатюрной технике, пользуясь не колотой, а тянутой, набранной “ленточками” смальтой. Однако мастерство Матвея Васильева и его товарищей часто обесценивалось невзыскательностью при выборе живописного оригинала. Особенно печально сказалось это в “Полтавской баталии”.

В 1758 году Ломоносов выступил со смелым проектом: он предложил украсить мозаичными панно Петропавловский собор. Дело в том, что собор сильно пострадал двумя годами раньше во время грозы, обрушившей его первоначальный шпиль, и нуждался в реставрации. Ломоносов предлагал воспользоваться этим для реконструкции внутреннего убранства постройки Трезини.

Проект включал тридцать четыре огромных “картины”: нижняя изображала эпизод из жизни императора, верхняя, над ней расположенная, – параллельный сюжет из Библии.

“Начатие службы великого государя, где представить его как двенадцатилетнего младенца в солдатском простом мундире с ружьем между рядовыми солдатами: перед ним брат его, государь царь Иоанн Алексеевич и родительница государева с фамилиею и с патриархом уговаривают его, чтобы он в чертоги свои возвратился и берег бы своего здоровья; он представляет, что должность его так требует. Наверху история, как Христос Петра и прочих апостолов учит смирению. В разделении надпись: Кто хощет быть из вас болий, да будет всем слуга”.

И так далее. Над “историей начинающегося флота” – Христос, ходящий по морю, “аки по суше”. Связь между нижним и верхним панно не всегда столь очевидна: зачастую перед нами прихотливые ассоциации, рожденные в сознании барочного ритора и поэта.

“Зачатие и строение Санкт-Петербурга, Кронштадта и Петергофа. Наверху – разговор Петров после преображения со Христом. В разделении: Господи, сотворим здесь три сени – Тебе, Моисею и Илие. Внизу – лапидарным стилем сень Христова, то есть помазанникова столица Санкт-Петербург, сень морепроходца Моисея Кранштат; сень отшельника – Илии – Петергоф”.

Кроме парных панно, предлагалось выполнить меньшие по размеру мозаики аллегорического характера, изображающие Славу, Вечность, Правду и т. д. Между ними Ломоносов задумал поместить серебряные статуи тоже аллегорического характера. Но это было лишь приложение к главному – композициям из цветного стекла.

О реакции профессоров на это предложение Штелин говорит кратко: “Никто не отважился что-либо сказать во избежание ссоры, но лишь только изобретатель вышел – поднялся общий хохот и оханье”.

Проект был внесен Шуваловым в Сенат и, конечно, одобрен (с фаворитом спорить не решались, хотя идея украсить главный собор страны “стекляшками”, конечно, веселила сенаторов не меньше, чем академиков). Работы начались, однако, лишь два года спустя.