Как горд был муж, когда показывал ей город! Ее особенно восхитила длинная череда пристаней у реки. «Все сплошь дубовые, – сообщил он. – В Британии столько дубов, что от каждого дерева берут только здоровый ствол, а остальное выбрасывают». Они прошли по широкой улице от моста до форума. Девушка сочла площадь внушительной, но искренне поразилась одному огромному зданию, тянувшемуся по всему северному краю. То была базилика – средоточие канцелярий, где собирались городской совет и судьи. Пока Мартина благоговейно взирала на пятисотфутовый неф, муж сообщил: «Крупнейший на севере». Там было на что взглянуть: дворы и фонтаны губернаторского особняка, несколько общественных бань, множество храмов и колоссальный амфитеатр. Ощущение сопричастности этому метрополису было пронзительным. «Рим называют Вечным городом, – заметил моряк, – но и Лондиниум является частью Рима».
И девушка, хотя не могла этого выразить, приобрела понимание того, что значит быть частью великой культуры. Античная культура Греции и Рима, собственно говоря, и являлась миром – от Африки до Британии. В общественных местах фронтоны и арки, колонны и купола, колоннады и площади Рима обладали пропорцией, несли в себе объем и массу, пространство и порядок, внушавшие глубокое удовлетворение. Частные дома, роспись, мозаики и сложная система центрального отопления создавали уют и навевали покой. В мирной тени ее храмов безупречная геометрия камня соединялась с внутренней тайной святилищ. В Риме веками сочетались познанное и потаенное. Формам, им созданным, суждено было отзываться по миру на протяжении двух тысяч лет – и далее; быть может, до скончания человечества. Это великое культурное наследие, и Мартина, хоть не могла произнести таких вещей, интуитивно их понимала. Она полюбила этот город.
Муж регулярно отбывал в Галлию с британской бытовой керамикой и возвращался с богатыми красными чашами с Самоса, украшенными львиными головами; привозил кедровые бочонки с вином и чудесные амфоры с оливковым маслом и финиками. Последние предназначались в основном для состоятельных домов, но кое-что он оставлял себе, и жили они славно. Иногда он вывозил на продажу бочонки с устрицами, добытыми на огромных отмелях эстуария, и пояснял: «Их доставляют прямиком к императорскому столу в Риме».
Когда он отсутствовал, она любила гулять в одиночестве, перебираться на остров вброд. Там, где в давние времена проживал друид, теперь стояла прелестная вилла. А иногда Мартина выходила через верхние западные ворота и удалялась на две мили к великому перекрестку, на котором высилась прекрасная мраморная арка. А то еще поднималась к южным грядам и любовалась панорамой.
Но постепенно рождалось смутное беспокойство. Возможно, ей просто одиноко.
Она часто молила богов послать ей ребенка. У вершины западного холма отстроили храмовый комплекс, где был и храм Дианы, однако Мартина сомневалась в содействии целомудренной богини. Большинство женщин посещали многочисленные святилища кельтских богинь материнства; ее обращения к ним были тщетными. В одном таком капище ей показалось особенно уютно. Дорога шла через нижние западные ворота, пересекала реку и проходила близ священного колодца, где обитала кельтская водная богиня. Девушке казалось, что та ее слышала и была настроена благожелательно. Но ребенок так и не появился.
В своей несчастливости Мартина не была уверена вплоть до одного весеннего дня.
Их дом находился в южном пригороде. Это было милое место. Достигнув гравийной косы, отходившей от южного берега, деревянный мост сколько-то тянулся на опорах так, что не захлестывался приливом, когда коса превращалась в остров. По достижении топкого южного берега дорога шла поверх огромных бревен, сложенных поперек и покрытых землей и щебенкой. Прогуливаясь здесь, Мартина остановилась взглянуть на рабочих, трудившихся на заболоченном берегу.
Те возводили опорную стену. Это было большое сооружение: дубовые балки сначала выстраивали в огромный квадрат, после чего засыпали. Постройка высоко вздымалась над линией воды, почти как дамба или пристань. Наблюдая, Мартина осознала еще одну вещь. Стена поглотила несколько футов реки, слегка ее сузив. Когда девушка поделилась этим с одним из рабочих, тот улыбнулся:
– Верно подмечено! Мы отобрали у нее чуток. А может, на следующий год отхватим еще. – Он рассмеялся. – С рекой, понимаешь, как с женщиной: используем и приручаем. Так уж заведено.
Она побрела по мосту, раздумывая над услышанным. Не такова ли была ее жизнь? Муж никогда не был с ней груб. Но и с какой бы стати? У него послушная молодая жена, всегда привечавшая его по возвращении в порт. Был ли он добр к ней? Вполне. Она понимала: сетовать не на что. Перейдя через мост, Мартина свернула направо и устремилась по берегу на восток мимо причалов и лавок, пока не дошла до восточного угла, где река встречалась с городской стеной.