Лондон

Арнольд Силверсливз улыбнулся. Машина шипела, разводила пары́ и временами энергично фыркала. На платформе с достоинством, будто на страже у Букингемского дворца, стояли два проводника в форменной одежде и заостренных головных уборах. Поезд Лондон – Гринвич был так доволен собой, что двигатели буквально лопались от гордости.

Оно и понятно: если время королевы Виктории несло великий прогресс, то объяснялось это тем, что наступила эпоха пара.

Первый паровой двигатель изобрели еще при Георге III, но его внедрение шло удивительно медленно. И паровые машины на северных текстильных фабриках, примитивные пароходы, локомотивы для подъема угля из шахт, даже паровой пресс для печати лондонской «Таймс» – все это существовало со времен регента, но пассажирская железная дорога появилась с воцарением королевы Виктории.

Развитие железнодорожного сообщения поражало воображение. Через десяток лет железнодорожные компании уже соперничали между собой по всему Лондону. С вокзала Юстон отправлялись поезда в Мидлендс и на север. Три года назад Силверсливз и его компания занимались строительством огромного терминала Ватерлоо, протянувшегося от Вестминстера через реку, откуда составы шли на запад и юг. Дилижансы вмещали десять пассажиров и развозили их по платным дорогам со скоростью миль восемь в час, а вагоны, грохотавшие по железным рельсам за паровым локомотивом, принимали по сотне душ и гнали под сорок. Именно паровозы доставляли на выставку в Кристалл-Палас гостей со всех концов страны. Провинциалам было бы никак не добраться туда до появления новых поездов.

Это имело еще одно непредвиденное последствие. Железнодорожное сообщение нуждалось в расписании, однако в английской глубинке, несмотря на постепенный переход к Гринвичскому времени, сохранялось и собственное, как повелось при Стюартах. В таких условиях составление расписаний оборачивалось путаницей, и потому провинции впервые за всю историю начали переходить на единое лондонское время. Паровоз привносил в королевство порядок.

Силверсливз порядок любил: тот означал прогресс и благоденствие. «Все зависит от машин», – убеждал он жену. Новые железнодорожные линии, протянувшиеся от Юстона, уничтожили целые районы трущоб. «Всех тамошних жителей переселят», – расписывал он. И даже предсказал, что настанет день, когда многие простолюдины, которым не обязательно жить по соседству с местом работы, поселятся в новеньких чистых пригородах и будут пользоваться железной дорогой ежедневно. Еще смелее он фантазировал о центре Лондона. Население росло, и по выходным весь район от Вестминстера до центра стоял намертво, забитый конными омнибусами – теперь их были сотни – и тысячами кебов и колясок. От Уайтхолла до Банка Англии приходилось добираться час. «Но мы исправим это, если пустим поезда под землей, – заверил жену Силверсливз. – Они пересекут Лондон в считаные минуты. Это лишь вопрос вентиляции и дымоотводов, чтобы люди не задохнулись».

Для вонючей старушки Темзы он тоже припас решение. «Новая канализационная система!» – воодушевленно сулил он родным. Не далее как в прошлом году по собственному почину он лично вник в проблему, спускаясь, когда выдавалось время, с блокнотом в руке в бесконечные лабиринты водостоков, коллекторов, подземных каналов и выгребных ям под старым Лондоном. Он вызубрил всю систему, сотни миль, и, вдохновленный этим замечательным, хотя и зловонным достижением, разработал совершенно новый проект канализации, с которым осаждал городские власти – пока безуспешно.

От Лондонского моста железная дорога шла по высоким кирпичным аркам – они гигантским акведуком перекинулись над скученными жилыми кварталами Саутуарка, – и уходила к зеленым просторам Гринвича и Блэкхита, предоставляя пассажирам великолепный обзор окрестностей. «Ну и выдумщик», – подумала Эстер, в очередной раз выслушав планы мужа насчет канализации. Она посмотрела в окно и перебила супруга:

– Арнольд! Глянь туда! По-моему, это Мэри Энн!

Граф Сент-Джеймс расстелил чертежи на обеденном столе капитана Джонаса Барникеля, и почтенный моряк какое-то время безмолвствовал. Молодой Мередит, представлявший своего отца, с интересом следил за ним. Затем Барникель огладил свою пышную рыжую бороду и прохрипел:

– В жизни не видел такой красоты!

Перед ним лежали чертежи парусника. В год великой выставки пароходы уже уверенно притязали на долю в морском сообщении, но подавляющее большинство грузов перевозилось под парусом. А самым быстроходным, изящным и романтичным судном был клипер, борзая морей. Очертания клипера, представшие перед капитаном, обещали доселе невиданную ходкость.