Лондон. Биография

Проводились сельскохозяйственные и садоводческие эксперименты; медицина «стала наукой экспериментальной и прогрессивной», и чума 1665 года дала членам общества повод констатировать «ущербность столичной архитектуры, канализации и вентиляции». Сэр Уильям Петти создал «политическую арифметику» (статистику), так что есть все основания считать Лондон колыбелью статистических исследований. Это был новый способ изучать население и контролировать его. Однако в коммерческом городе внедрение статистики сулило и финансовую выгоду; в 1696 году Таможенный совет обратился к Казначейству по поводу «нужды в сборе существенного материала с тем, чтобы „поддерживать торговый баланс между нашим королевством и всеми частями света“». Ньютон в зрелом возрасте долгие годы занимал должность смотрителя монетного двора, совершенствуя и регулируя обращение денег в государстве. Он привнес в чеканку монет всю скрупулезную точность своей научной работы, создавая ту научную экономику, что существует и ныне. Кроме того, он в судебном порядке преследовал фальшивомонетчиков, отправляя на виселицу нарушителей его незыблемых законов. Знание в Лондоне поистине было силой.

Наибольших успехов лондонский гений добился в сферах индукции и математического описания реальности, поскольку обе опираются на пристальное изучение частностей. Джон Валлис, как пишет тот же Маколей, «дал всей системе статистики новые основания», а Эдмунд Галлей исследовал принципы магнетизма и морские течения. Так мыслительные линии, которые шли из лондонского Крейн-корта, соединили сушу с морем и небом. Предположение о том, что город способен воздействовать на образ мысли и научные воззрения своих обитателей, может показаться диковинным, но сам Вольтер писал: «Француз, приезжая в Лондон, застает здесь в естественных науках, как и во всех прочих областях, совершенно иное положение… В Париже на Вселенную смотрят как на совокупность вихрей разреженного вещества, в Лондоне же – совсем иначе… Для картезианца свет присутствует в воздухе, а в представлении ньютонианца он приходит от Солнца за шесть с половиной минут. Ваш химик демонстрирует всякое его действие на кислоты, щелочи и разреженные вещества». В очередной раз теоретический дух парижской науки противопоставляется практическому уклону лондонских исследователей. «Где мысль орлиный взор свой обретает?» – вопрошает Уильям Купер и сам же дает ответ:

Здесь, в Лондоне, где ей даны орудья,
Которыми она исчислить может
Путь, вышину, движение и силу,
Измерить мироздание и атом.

Порой высказывалось мнение, что к концу XVIII века атмосферу и темп промышленного развития страны определял уже не Лондон, а индустриальные города севера. Безусловно, это непонимание и недооценка силы столичного практического разума. Роберт Хук, один из основателей Королевского общества, был непосредственным вдохновителем технических достижений того времени; чрезвычайно точные механические приспособления Генри Модсли изготовлялись в Ламбете. В 1730 году Джон Харрисон не куда-нибудь, а в Лондон приехал совершенствовать свой морской хронометр, впервые позволивший измерять географическую долготу. Этот дух унаследовали инженеры-механики XIX века, изготовившие в ламбетских мастерских паровой молот и мюль-машину. Ламбет оставался центром преобразований.

Однако в Лондоне тяга к знаниям не ограничивалась стремлением к технической эффективности. Вернувшись из славного путешествия, Чарлз Дарвин писал в своей квартире на Грейт-Мальборо-стрит: «Печальная, но, боюсь, непреложная правда состоит в том, что ни одно место на свете не сравнится с этим грязным и дымным городом по части возможностей для занятий естествознанием». Проплыв вокруг всего земного шара, Дарвин именно Лондон счел самым подходящим местом для своих изысканий, словно вся суть и природа эволюции доступна здесь наблюдению и исследованию. Он написал это в 1837 году, и его мысль получила символическое подтверждение сорок семь лет спустя, когда в Гринвиче была установлена латунная полоса – отметка нулевого меридиана.