Лондон. Биография

Бут окончил свое исследование памятными словами: «Сухие кости, разбросанные по протяженной долине, которую мы вместе пересекли, лежат перед моим читателем. Пусть же некая великая душа, владеющая более тонкой и благородной алхимией, чем моя, явится распутать спутанное, примирить очевидные противоречия, объединить намерения, сплавить и согласовать различные благотворные влияния в одно цельное божественное усилие – и оживить эти сухие кости, чтобы улицы нашего Иерусалима запели гимн радости». Это поразительное откровение. Чарлз Бут лучше, чем кто бы то ни было, понимал ужасы и нужду Лондона XIX века, и тем не менее труд свой он завершил картиной ликующего Иерусалима.

Под конец своей восемнадцатилетней работы Бут увидел, что наихудшие условия смягчены – правда, только наихудшие. Многие трущобы были снесены, и часть их прежних обитателей переселили в «типовые жилища» или в муниципальные дома, которые начали возводить на муниципальных участках. Улучшение санитарных условий и забота о городской гигиене тоже, пусть и не в самых существенных отношениях, сказались на жизни многих неимущих. И все же – что за город без бедных?

Выпущенный в конце 1920-х годов «Новый обзор жизни и труда лондонцев» констатировал, что 8,7 % горожан продолжают жить в нужде; в других источниках, впрочем, цифра колеблется в диапазоне от 5 до 21 %. Это иллюстрирует трудности, на которые наталкивается любое обсуждение масштабов бедности: уровни нужды относительны, но что взять за точку отсчета? Депрессия 1930-х сотворила, к примеру, слой так называемых «новых бедных», и в 1934 году очередной обзор утверждал, что ниже уровня бедности живут 10 % лондонских семей. Голодать не голодали, но было недоедание; лохмотья встречались не так часто, но потрепанная, изношенная одежда – на каждом шагу. В первые десятилетия XX века происходили голодные марши и марши безработных, хотя смягчающую роль сыграли пособия по безработице и более разумное применение законодательства о помощи неимущим.

Лондон и бедность тем не менее неразлучны. Меняются только формы бедности и ее проявления. В последнем обзоре «уровней нужды» наивысшие цифры зафиксированы в Саутуорке, Ламбете, Хэкни и Тауэр-Хамлетс (ранее – в Бетнал-грин и Степни); это в точности те области, где концентрировались неимущие в XVIII и XIX столетиях. Налицо, таким образом, преемственность нужды и неустройства, которые сгущаются вокруг значимых мест. На Олд-Никол-стрит и Тервилл-стрит ныне играют азиатские дети, и эта часть Шордича, называвшаяся «Джейго» и описанная Артуром Моррисоном в романе «Дитя Джейго» (1896), странно тиха после прежней своей пронзительно-многоголосой и ужасной жизни. Бедность теперь менее шумна и менее зловонна, чем в былых своих воплощениях, но, так или иначе, она существует – неотъемлемая часть города, принадлежащая ему на подсознательном уровне. Не было бы бедных – не было бы богатых. Подобно сопровождавшим армии XVIII века зависимым и беззащитным женщинам, неимущие сопровождают Лондон в его марше. Он сотворил их, потому что нуждался в них как в источнике дешевой и временной рабочей силы, – в итоге они стали тенью, преследующей город, куда бы он ни направился.

Глава 65 Подайте хоть малую малость

Самым очевидным олицетворением лондонской бедности был нищий люд. Как-то раз в конце XIV века двое попрошаек повздорили. «Джон Дрей лично отрицал обвинение и заявил, что в тот день и в том месте он и пресловутый Ральф сидели рядом и просили милостыню, и Джон Стоу, вестминстерский монах, дал им, проходя мимо, пенс на двоих. Ральф взял этот пенс и делиться с Дреем не захотел. Завязалась ссора, и Ральф ударил его палкой». Подобная сцена могла произойти как столетиями раньше, так и столетиями позже. Ибо где нищему быть, как не в Лондоне, полном народу и, как гласила молва, страшно денежном?

Нищенствующие монахи или отшельники, бормочущие в каменных нишах у всех главных городских ворот; калеки на перекрестках; заключенные-попрошайки, взывающие к прохожим из-за решеток; старухи у церквей; дети на улицах. Нищих, молодых и старых, можно увидеть на некоторых больших лондонских улицах и в начале XXI века. Иные, завернутые в одеяла, лежат съежившись под дверными навесами и, обращая к прохожим просительные лица, кричат обычное свое: «Подайте мелочишку». Те, что постарше, – обычно бродяги и пьяницы, живущие совершенно вне времени; они до жути похожи на своих собратьев из более ранних эпох лондонской истории.