Лондон. Биография

В Лондоне XIX века женщин тоже ограничивали и оттесняли на обочину. Им назначали роли, которые они волей-неволей должны были исполнять. Культура эпохи была пронизана представлениями о святой и грешнице, об ангеле и шлюхе, о чистой и падшей – и это лишь один аспект господствовавшей тогда жесткой образной схемы. К примеру, в художественных произведениях часто подчеркивались хрупкость и невинность молочниц и цветочниц, идущих по каменным лондонским улицам; этот навязчивый интерес к невинности, особенно сильный в середине XIX века, основан на предвидении того, что она будет поругана. Когда рассказчик в «Лавке древностей» Диккенса встречает маленькую Нелл, бродящую по улицам Лондона, он преисполняется тревоги «из-за всего, что может приключиться с ребенком». Что он имел в виду, прекрасно знал всякий лондонец, читавший это в 1841 году: девочку могли насильно отправить «на панель». Детская проституция процветала. Тогдашний город если не породил, то взрастил эту отрасль бизнеса; можно даже сказать, что он основал на ней свое благосостояние. Так что все слезы лондонцев по поводу смерти маленькой Нелл, вся жалость читателей к невинной умирающей провоцировались окружением – городом, который викторианцы создали своими руками. Они плакали над судьбами всех молодых женщин, с которыми исполинская столица обошлась предательски. Диккенсовское изображение невинности наводит, помимо прочего, на мысль о «необходимой» жесткости и жестокости. Невинность должна быть поругана, если город хочет существовать и цвести.

Лондон, если воспользоваться двумя типично викторианскими выражениями, был ареной «жизненной битвы» или «борьбы за существование», в которой женщины не должны были участвовать. Поэтому на неработающую представительницу среднего класса, как правило, возлагалась роль хранительницы очага, роль «домашнего божества», для которого функции жены и матери – главные и неизбежные. Женщина прислуживала мужу, когда он приходил домой с «поля брани», и защищала детей от вторжений города. Лондонский дом стал изолированной зоной частной жизни. В викторианском жилище был целый арсенал оборонительных средств для того, чтобы держать внешний мир на расстоянии. От него отгораживались плотными шторами и тюлевыми занавесками, его звуки приглушали с помощью узорчатых обоев, его натиск сдерживали баррикадами из канапе, оттоманок и тому подобного, его пародировали и вышучивали посредством восковых фруктов и восковых свечей, метафорическую и физическую тьму Лондона прогоняли светом ламп и люстр. Здесь обитало женское начало.

Тем же, кто не был защищен от городской жизни XIX века, приходилось тяжко трудиться. Эти женщины составляли часть «потогонной» индустрии, что для одних означало долгие дни и ночи шитья на тесных чердаках или в маленьких каморках, для других – нудные обязанности домашней прислуги, для третьих – стряпню или стирку. Бремя обстоятельств выдерживали не все. В списке пациентов Вифлеемской лечебницы для душевнобольных за 1884 год значатся тридцать три служанки, семь швей, четыре модистки и шестьдесят «жен, вдов и дочерей торговцев».

Были и другие способы ухода от действительности. В викторианскую эпоху констатировалось, что женщины из так называемых «низших классов» «более, чем мужчины, склонны злоупотреблять алкоголем. Они пьют главным образом для того, чтобы вытерпеть рабочий день… Среди женщин больше пьянства, чем среди мужчин, и во многом это объясняется их рабством у стирального корыта». Алкоголь именно потому стал проклятием работающих женщин, что они были приговорены к изматывающему труду. Если от этих «непросыхающих» разило джином и пивом – что ж, таков, выходит, был запах города.