Лондон: биография

Какое-то время, однако, казалось, что пригороды могут даровать и спасение от проклятия города. К концу XVIII века в Пекеме было «много красивых домов… по большей части это сельские резиденции богатых лондонцев». В Кентиш-тауне, «где воздух чрезвычайно здоров, многие горожане выстроили себе дома; те же, кому этого не позволяют денежные обстоятельства, нанимают меблированные жилища на лето». В Фулеме тоже «много хороших зданий, принадлежащих джентри и горожанам Лондона». Это не беспорядочный инстинктивный рост, а сознательная колонизация пригородной местности. Такие деревни, как Клаптон, Хемпстед и Далидж, стали, согласно терминологии более позднего времени, «пригородными местечками».

Еще в 1658 году близ Ньюинтон-Грин возникла терраса — сплошной ряд однотипных домов по образцу лондонской застройки. Тридцать лет спустя подобным же образом была распланирована площадь Кенсингтон-сквер, причем, как пишет Крис Майел в «Пригородном Лондоне», «не было сделано никаких заметных уступок сельскому характеру места». Посредством некой странной алхимии город воспроизводил себя на отдалении, словно бы молчаливо подавая знак о грядущем. Сходным образом пригородные жилые массивы, выросшие в былых сельских районах, довольно точно копировали массивы, уже существовавшие в западной части Лондона; Кенсингтон-Нью-таун, Ханс-таун и Камден-таун были городами в миниатюре, выстроенными на удобных и доходных участках у крупных дорог. Пригороды, как и остальной Лондон, основывались на принципах коммерческой выгоды.

Если такие районы, как Хаммерсмит и Камберуэлл, уже нельзя было назвать ни сельскими, ни городскими, то и население их было настолько же смешанным и трудноопределимым. Дефо ранее отметил возникновение «людей среднего разбора, обогатившихся торговлей, в которых, однако, по-прежнему чувствуется Лондон; иные живут и в городе, и за городом в одно и то же время». Порождением смешанных ландшафтов стали гибридные архитектурные формы. В частности, в 1750-е и 1760-е годы возникли виллы, ставшие стандартным пригородным жильем. Вскоре их можно было увидеть и в Излингтоне, и в Масуэлл-хилле, и в Илинге, и в Клэпеме, и в Уолтемстоу, и в Южном Кенсингтоне. Утверждалось, что пример этих вилл оказал прямое воздействие на облик последующей более массовой пригородной застройки, которую Джон Саммерсон охарактеризовал как «поток викторианского домостроения, настоящий „вилловый“ ливень». В этом определении чувствуется распространенное доныне несколько пренебрежительное отношение к пригородам XIX и XX веков; как бы то ни было, виллы середины XVIII столетия предвосхищали атмосферу и физический строй более поздней пригородной жизни не только своей архитектурой. Они, к примеру, воплощали глубинно присущую лондонскому характеру приватность, которой город уже не мог дать людям. Одной из причин стремления горожанина в пригороды как на раннем, так и на позднем этапе их развития было желание избавиться от близкого соседства других людей, от их голосов. Спокойствие современной пригородной улицы, конечно, трудно сравнивать с тишиной, царившей некогда на виллах Роугемптона или Ричмонда, но принцип остается прежним. Разумеется, виллы с самого начала проектировались как жилища для одной семьи, обнесенные оградой и защищенные от посягательств города. «Каждая семья сама по себе» — эта идея занимает поистине центральное место в развитии пригородной жизни, для которой одинаково важны безопасность и относительная изоляция. Виллы располагались на расстоянии друг от друга. Более дешевые позднейшие варианты застройки для густонаселенных зон использовали принцип «полуотдельности» — дом на две семьи с раздельными входами.

Явление, которое иные могут счесть отступлением или регрессом, имело свои социальные и эстетические последствия. Первые виллы были впечатляющими знаками респектабельности — «приветливости, элегантности, утонченности», как говорилось в брошюре того времени, — и этот ореол окружал пригороды на протяжении двух последующих столетий. Выражение «keeping up appearances» (поддержание внешнего вида, соблюдение приличий), возможно, было создано именно для пригородной жизни. Но уже эти первые виллы принесли с собой элемент искусственности; они не были виллами и каком-либо классическом смысле (и конечно, не имели ничего общего с древнеримским вариантом, который в эпоху колонизации был распространен по всей Южной Англии), и иллюзия сельской жизни поддерживалась лишь благодаря великому упорству и изобретательности. Пригороды XIX и XX веков тоже играли и некую изощренную игру, притворяясь, что не принадлежат городу. В действительности они в такой же степени составляли часть Лондона, как Ньюгейт или Тоттнем-корт-роуд, но привлекательность их по-прежнему была основана главным образом на предположении, что они свободны от пагубных и загрязняющих влияний города.