Лондон бульвар

Теперь я понял, что это правда. Грязный ублюдок.

В первый год моего тюремного срока надо мной на верхней шконке жила черная маргаритка, местный петушок. Его опустили в первую же неделю, он вошел во вкус и продавал себя даже оптом. Ему было всего восемнадцать, но для тюрьмы он был вполне совершеннолетним.

Он развивал свое мастерство, делал минеты за косметику, за глубокий анал получал женское белье. Каждую ночь в одиннадцать тридцать он запевал «Фернандо». Медленно, хрустально-чисто. Весь в печали и утратах.

«Слышишь ли ты барабаны, Фернандо?..»

И на несколько минут, пока продолжалась песня, все наше гребаное пенитенциарное заведение погружалось в гробовое молчание. Ни звука. Только этот одинокий болезненно-ломкий голос.

Однажды вечером он стоял впереди меня в очереди за шамовкой. Я сказал:

— У тебя чудесный голос.

Он обернулся — на щеках румяна, глаза подведены кремом для ботинок, — говорит:

— О, большое спасибо. Хочешь, я у тебя отсосу?

— Нет, спасибо. Я просто хотел сказать, что у тебя настоящий талант.

Я уже пожалел, что к нему пристал. Еще немного с ним потусуюсь, и опять стану добычей. Я дернулся, чтобы уйти, он сказал:

— Нет… я бесплатно.

О господи.

Не знаю почему, но я сделал последний заход, спросил:

— А почему ты это всё… этим занимаешься?

— Это моя единственная защита.

Кто я был такой, чтобы осуждать. Я отошел, а в следующий раз, когда он со мной поздоровался, сказал:

— Ты, твою мать, с кем говоришь?

Я твердил себе: избегая его, я защищаю себя. Иногда я в это почти верил.

Несколько месяцев спустя его задушили колготками.

Я встал, бросил мобильник на кровать, произнес вслух:

— Ну, мальчик Билли, за Фернандо ты заплатишь.

Были времена, когда весь Лондон закрывался на воскресенье. Сегодня по воскресеньям даже книжные лавки работают. Я направился в Бейсуотер и окунулся в арабский мир. И даже если там кто-то говорил по-английски, то я этого не слышал. Зашел в универмаг «Вайтлиз», нашел то, что мне было нужно, — отдел игрушек на третьем этаже. На витрине стоял «Серебряный призрак», а по бокам красовались «ламборждини» и «феррари». Подошел продавец. Я сказал, что хочу купить «Призрак», и продавец показал мне его. Просто чудо, в каждой миниатюрной детали. И отнюдь не дешевый. Пока мне упаковывали машинку, я рассматривал «Де Лореан». Продавец заметил мой интерес, но я покачал головой. Подумал: «Они и так никому не могут его впарить».

Взял пакет, несколько марок Написал: «Роб Гант» и его домашний адрес.

Наклеил почтовую марку и написал большими буквами: «ПОЛУЧАТЕЛЮ ДОПЛАТИТЬ».

Отправил.

Прогулялся до Гайд-парка, провел целый час, слушая жужжание роллеров. В следующий раз возьму с собой «глок». Скорость надо ограничивать.

Я еще не решил, что делать с Нортоном. Подумал, что оставлю пока этот вопрос открытым. Я его хорошо знал, он точно захочет со мной разобраться. И Гант тоже появится. Надо было уезжать из Лондона, но куда я мог податься?

Да и не хотелось мне уезжать.

Вдобавок ко всему, меня заклинило на Лилиан Палмер, и я очень хотел знать, куда меня всё это заведет. Где еще меня могут подстрелить за рулем «Призрака»?

Зашел в кафешку, заказал яичницу с беконом. Обслуга была из тайцев, вежливых до омерзения. Еда была хорошая, но слегка отдавала перцем. Черт, да что я вообще понимаю? Может быть, они мне тоже на что-то намекают.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

~~~

В ТУ НОЧЬ я имел Лилиан.

Сверху

снизу

на боку

на полу

на столе

на кровати.

Ну и так далее.

Когда все закончилось, я сказал:

— Не могу понять, почему у тебя часто сменяются работники.

В тот вечер, часов в восемь, я лежал на кровати, читал книжку Джона Сэнфорда из серии «Хищник и жертва».

Зазвонил мобильник.

Это была она. Говорит:

— Составь мне компанию.

И я пошел. Прогулялся до главного дома; везде в окнах горел свет. Джордана нет в помине. Поднялся наверх по ступенькам. Дверь в спальню приоткрыта, я постучал, услышал:

— Входите.

Я, естественно, вошел.

Она стояла у окна в черной шелковой ночной сорочке.

Я подошел, она спросила:

— Что тебя так задержало?

Ну что, пора оторваться по полной. Мне нужно спустить три года тюряги, а у Лилиан, наверное, своя история имелась.

Когда мы наконец насытились, она предложила:

— Подбодрить самца шипучкой?

— Самец будет тебе благодарен.

Она действительно позаботилась о шипучке. Мы опустошили пару бутылок «Моэта», и наконец-то я смог рассмотреть комнату. В отличие от других, эта была почти спартанской. Я ожидал увидеть сотни фотографий, но на стенах ничего не было. Я сказал:

— Почему эта комната такая… пустая?

— Где-то нужно жить просто.

— Тебе бы понравилось в тюрьме.

Она на меня посмотрела, сказала:

— Сильно сказано.

Я понял, что это не было похвалой. Она спросила:

— Ты хоть знаешь, как называется этот дом?

— Конечно… «Вязы».

— А что это значит?

— Вязы… Ну деревья такие.

— «Любовь под вязами», Юджин О'Нил.

— Ирландец, да?

Она насмешливо фыркнула:

— Моя самая лучшая роль. Но я еще сыграю Электру.

— Ты планируешь вернуться?

— О да, я так долго этого ждала. Вест-Энд взорвется от моего возвращения.

— А сейчас чего, Лил?