Лондон, любовь моя

— Я счастлив, Нон! Чего еще мог я желать? Где еще я найду такое?

— Такие вальсы я люблю. Мне их так не хватает. А то сейчас по радио все больше румба, да?

Мари Ли стоит со своим дядюшкой Гарри.

— Пожалуйте сюда, милые. Шесть колец за шиллинг. Шесть за шиллинг, дорогой. Все на благотворительность. Очень хорошо, сэр. Очень хорошо. Выбирайте, что вам понравится. Все, что угодно, с верхней полки. Уж больно разогнал Дэнни эту штуковину. Он их не убьет, часом?

— Безопасно, как дома. — Дядя Гарри восхищается и подмигивает. — Он делает это, потому что они твои друзья. — Его обветренные губы раскрываются как орех и обнажают белоснежные зубы. — Им это нравится. Они остались на второй раз. А тебе разве не хочется танцевать под такую музыку? Нашей карусели приходилось знавать куда более жуткое время. Помнишь войну? Ах, как радуется старушка. Она не цыганка, случайно?

— О господи! — обращается Дэвид Маммери к любящему миру. — Не давай ей остановиться!

В музыке тонут все прочие звуки и все несчастья. Дэвид смотрит, как музыкальные перфокарты падают одна на другую в коробку, находящуюся посреди карусели. Он машет брату Мари, узнав наконец его лицо в тот миг, когда, осушая на ходу бутылку пива, Дэнни выходит из разукрашенной кабинки управления, этого конуса спокойствия посреди центра циклона, чтобы бросить небрежный взгляд на своих радостных пассажиров.

«Вино, женщины и песни». «Сказки Венского леса». «На прекрасном голубом Дунае». «Утренние листья». «Вальс конькобежца». «Вальс кукушки». «Лондонский вальс». «Жизнь артиста». Каллиопа и была изобретена для таких мелодий. «Цыганский барон», а потом опять «Вальс императоров». Время не так уж долго стоит на месте. Будь это в их власти, они с радостью превратили бы это мгновение в вечность.

Часть пятая Взъярившийся дух