Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир

Думаю, немного найдется в мире городов, где туристам в качестве сувенира предлагают купить копию полицейского шлема. Вон они — лежат в киосках рядом с маленькими красными телефонными будками, двухэтажными красными автобусами и трусами с надписью «Я ♥ Лондон».

А это кое-что да значит. Это говорит о том, как в нашем городе охраняется общественный порядок, а еще о том, что тех, кто носит такие ни на что не похожие синие шляпы, не надо отождествлять со «старшим братом» — зловещим призраком государственного контроля. Они не для того, чтобы по приказу министра внутренних дел врываться среди ночи к вам в дом. Это вам не какая-нибудь секуритате. Они даже не жандармы или карабинеры.

По задумке, они должны быть частью уличного пейзажа: без оружия, улыбчивые, всегда готовые подсказать, который час. Как выразился основатель лондонской полиции сэр Роберт Пил, которого часто цитируют, «полиция — это общество, а общество — это полиция». Это значит, что они не отделены от нас, они часть нас. Охрана общественного порядка в Британии осуществляется «по согласию».

Может, кому-то это отличие покажется уж слишком тонким — я имею в виду разницу между британским стилем охраны порядка и другими «ваши документы!» — но оно очень важное. Исторически лондонцы так упорно требовали свободы личности, что в течение многих лет вообще наотрез отказывались от любой полицейской службы.

Были констебли наподобие придурковатого Догберри из шекспировского «Много шума из ничего», любившего так потешно и не к месту употреблять официальные слова. Были стражники, нанятые торговыми гильдиями, а в XVIII веке, когда Лондон разросся и его трущобы и притоны стали раем для воров, появлялись люди, которым магистрат платил за поимку преступников.

Плохо в этой «сдельной» системе оплаты было то, что ловцы воров вообще-то были заинтересованы, чтобы краж было побольше. Был такой совершенно умопомрачительный тип — Джонатан Уайлд (1682–1725). Он называл себя «Главным ловцом воров Великобритании и Ирландии» и власть тоже убедил, что он нечто вроде Бэтмена правоохранительных органов — а сам тем временем создавал воровские банды и воровал все подряд.

Потом украденные вещи «находили», и Уайлд получал вознаграждение, которое делил со своей бандой. Если кто-то из воров хотел их «заложить» или бросал воровать, Уайлд «сдавал» его, и его отправляли на виселицу. Для несчастного одураченного общества Уайлд был Робокопом, героем. В 1720 году королевский Тайный совет консультировался с ним, как обуздать преступность, и он очень остроумно ответил, что нужны вознаграждения посерьезнее.

В конце концов мошенника разоблачили и повесили, но лондонцы все равно не желали иметь государственной полицейской службы. Это путь к тирании, говорили люди. Это нам чуждо. К концу XVIII века город полагался на сыщиков уголовного полицейского суда — «группу храбрых парней, всегда готовых отправиться в любую часть города и королевства через четверть часа по получении приказа». Они успешно патрулировали улицы и хватали преступников «именем магистрата» на Боу-стрит, но дело в том, что им тоже платили по результату и они страдали от тех же соблазнов, что и ловцы воров. Со временем они оказались замешаны в крупных аферах, связанных с крышеванием воровских банд и участием в дележе награбленного.

К началу XIX века в обществе все громче зазвучали требования создать профессиональную службу. В 1811 году общественность была в ярости от бессилия властей прекратить ужасные убийства в восточной части Лондона. Джон Уильям Ворд, будущий министр иностранных дел, отмахнулся от этих требований: «Как по мне, лучше полдюжины перерезанных глоток на Ратклиффской дороге раз в три-четыре года, чем подвергаться визитам полицейских, слежке шпионов и прочим выдумкам Фуше», — говорил он, намекая на кровавую практику Жозефа Фуше, наполеоновского министра полиции.

После смерти в 1821 году королевы Каролины (фигуры вроде леди Ди, траур по которой проходил в необычно воинственном духе) произошли беспорядки, и давление общественности еще больше возросло, хотя в 1823 году газета The Times придерживалась линии, что централизованная полиция — это «средство, изобретенное деспотизмом». Наконец в 1829 году Пил провел через парламент свой билль, и профессиональная полицейская служба родилась.

Чтобы унять тревогу общества по поводу новой государственной полиции, Пил сделал все, чтобы обеспечить ей гражданский характер. Он одел полисменов в цилиндры, синие фраки с длинными фалдами и вооружил только дубинками (или саблями в сложных случаях). Сначала лондонцы освистывали полицейских, но со временем это прошло и они стали невероятно популярны — стараниями Диккенса и других. Во второй половине XIX века наблюдался значительный спад преступности, продержавшийся до 1960-х.

Лондонцы впервые смогли убедиться, что новая полицейская система работает. Если и были какие-то издержки для свободы, они оказались невелики, и лондонцы решили, что такую цену стоит заплатить.