Андромеда прикусила язычок. Девушка разумно предполагала, что жильцам взбираться к сливному бачку и заглядывать под крышку абсолютно незачем. Что там интересного? Рычаги и шумная штуковина для спуска воды? Это хозяин туда заглядывает — есть у него глупая идея экономить на расходах по воде. Пусть забавляется, но стену-то зачем пачкать? Вот же старый дурень. Но шею ему ломать рано — он завещание еще не заверил.
Анди относилась к хозяину-любовнику снисходительно невреден и довольно обходителен для мужчины. Возраст и курение дает о себе знать. Надо бы купить ему еще стрихнина![1] — вроде недурно действует. А стены пусть не марает — ну что за глупость?! Андромеда ненавидела нечистоплотных людей.
Все эти занятые и нервничающие люди подсознательно чувствовали — что-то должно случиться. Где-то там, вдали от их привычных мастерских и кабинетов, возможно, даже не в Лондоне, а далеко-далеко. Где-то и когда-то…
…Намотанная на шомпол ветошь методично прочищала гнезда барабана: оба «смит-вессона» лежали на столе — один уже вычищенный и заряженный, второй разобранный. Катрин глянула барабан на свет и посоветовала:
— Ты бы прекратило ерундой заниматься. То на кухне чихаешь как кот на помойке, то вдруг в туалете эти странные гимнастические упражнения. Вот оторвешь трубу, объясняться с хозяином будет сложно.
— Оно легкое, — пробормотала Лоуд, сосредоточенно затягивая нитку. — На месте ваша труба останется.
— Так, а к чему этот промышленный альпинизм? В бочке стоит элементарный клапан, ты куда интереснее устройства видела.
— Тут с рокотом моря. Оно заскучавшее по волнам, — объяснила оборотень.
Катрин фыркнула и принялась собирать револьвер:
— Ладно, пусть море — «мир бездонный». А зачем по ночам на кухне чихать?
— Бессонница. Заучиваю кухонные снадобья. Две дюжины банок и всё разные перцы. Весьма познавательно.
— Учти, что надписи на приправах перепутаны. Кроме того, ваниль вообще не перец. И скромней как-то чихай.
— Вот, чертт возьми, гнетешь ты, Светлоледя, рабочий класс хуже римлянского Нерона! Мы за комнаты платим? Платим! Имею полное право чихать, где хочется. Лучше сюда глянь. Как?
Катрин с сомнением смотрела на куклу, плетенную из тряпочек, клочьев овечьей шерсти и пучков конского волоса.
— Брови удались. А так… Весьма отдаленное сходство с тем пожилым джентльменом. По-моему, ему, в смысле, этой кукле, немного не хватает реализма.
— Этого будет хоть отбавляй, — заверила Лоуд. — Ты просто этого… принц-ипа не понимаешь. Здесь все нужное для памяти отражается, иллюзию я прочно удержу — его и жена от настоящего не отличит. Иное меня беспокоит. Нитки нужно обрезать ракушкой-гулькой, зубами обкусывать не то — этак нитки лохматятся иначе. Не та цельность.
— И…?
— Говорю же — цельность может пострадать — Оборотень, прищурившись разглядывала магическую куклу со спины.
— В смысле, рассыпется иллюзия?
— Чего это вдруг рассыпется? Оно за свою работу отвечает. Но могут кое-где прорехи вскрыться.
— Понятно. А что ту ракушку нельзя было с собой прихватить?
— А кто предупреждал, что они нужны будут? Да и вообще в голову не приходило. У нас на каждом шагу те ракушки валяются. Кто ж знал что тут такая бедность?
— Вот так и засыплемся на мелочах, — Катрин вкладывала в барабан увесистые патроны.
Напарница покосилась на процесс заряжания — к огнестрельному оружию Оно по-прежнему относилась предубежденно, хотя и уважало «гром-бабахи»
— Вот ты стволы на дело не берешь, а я без правильных ракушек обхожусь. Несерьезно подходим.
— Переговоры. Только переговоры, — напомнила Катрин, пряча револьверы за снятую со стены деревянную панель…
Собрались, присели «на дорожку».
— Ну, ничего не забыли? — спросила командир группы.
— Да я больше над твоим чудным обычаем размышляла, — призналась оборотень. — Надо у нас его ввести и перед отплытием сидеть вдумчиво. А то вечно Гру что-то прикупить забудет или вообще затеряет. Только отплывем, так сразу же обратно прись.
— Вы морские, там своя специфика.
Опергруппа двинулась на исходные — для начала на улицу, где Оно, размахивая тростью, остановило кэб…
Принц боготворил свою жену — эффектную и утонченную красавицу Аликс. Они были женаты более трех лет, и Альберт-Эдуард ее искренне обожал. Определенная щекотливость ситуации заключалась в том, что принц одновременно обожал еще двух прекрасных женщин. Бесспорно, он поступал дурно. Но что делать: наследник трона был чрезвычайно жизнелюбивым и увлекающимся мужчиной.
Нынешняя подруга была огненной шатенкой, нестерпимо пламенной во всех отношениях, и, лобзая ее, принц неизменно и блаженно обжигался.
— Через неделю. Я не задержусь в Шотландии ни на час дольше, чем требует долг, — Альберт немыслимым усилием воли высвободился из кольца обнаженных рук, покрытых россыпями обворожительных веснушек, и сбежал по лестнице.