Лондон в огне

Первым делом мне следовало успокоить господина Хаугего. Он был лет на двадцать-тридцать старше меня, богат, полон сил и к тому же находился на собственной земле, и все же в ободрении нуждался именно он. Впрочем, в первые несколько минут он не дал мне возможности начать разговор. Хаугего быстро шагал впереди, и мы оба молчали.

— Спасибо, сэр, — произнес я, когда мы вышли из леса. — По крайней мере, теперь мне наверняка известно, что о глине матушка Граймс ничего не слышала.

Наконец Хаугего прервал свое стремительное бегство.

— Матушка Граймс очень… странная, правда? — отдуваясь, выговорил он. — Деревенские ее и вовсе боятся, с ней даже пастор держит ухо востро. — Хаугего облизнул губы и попытался улыбнуться. — Конечно, я могу выселить ее в любой момент, просто не хочу. Она ведь старая женщина, к тому же вдова человека, служившего в поместье. Да и в любом случае сейчас я лес расчищать не собираюсь, у меня и без того забот хватает.

Мы направились обратно к дому. Выбранив слугу с косой за то, что тот, по мнению хозяина, вырубает лабиринт слишком медленно, господин Хаугего снова приободрился. Он настоял на том, чтобы я зашел в дом и выпил с ним бокал вина.

Господин Хаугего привел меня в библиотеку, оставил у горящего камина и вышел, чтобы отдать распоряжения слугам. Я огляделся. Вдоль двух стен стояли комоды, а на них — бюсты философов, императоров и военачальников античного мира. Над камином висела большая картина: на холсте был изображен пейзаж с руинами. Я не ожидал, что у хозяина поместья окажутся подобные вкусы.

На подставке, повернутой боком к окну, я заметил широкую наклонную доску. Это приспособление показалось мне знакомым, хотя раньше я здесь не бывал. Я зажмурился, и вдруг перед моим мысленным взором предстал серый плащ, висевший на гвозде в каменной стене. Этот плащ я отдал незнакомой девушке в ту ночь, когда собор Святого Павла был объят пламенем. Рядом с плащом тоже стояла такая доска, и она принадлежала чертежнику. Мне явственно вспомнилось худое морщинистое лицо мужчины и его костлявый палец, нацеленный на меня: чертежник не дал мне забрать мой собственный плащ.

Потирая руки, Хаугего вернулся в комнату. Следом за ним слуга внес в библиотеку поднос с вином и печеньем.

— Я отдал необходимые распоряжения, сэр. Вы ведь останетесь со мной отужинать? Слуги до того разленились, что их не мешает для разнообразия немножко погонять.

— С удовольствием, сэр.

Обед в трактире был так плох, что приглашение меня искренне обрадовало. Я кивнул в сторону чертежной доски:

— Ваша?

— Нет-нет. Досталась вместе с домом. — Заметив мое удивление, Хаугего поспешил внести ясность: — Я купил поместье почти со всей обстановкой: господину Олдерли не терпелось избавиться от вещей, а тратить время и деньги на то, чтобы перевозить их в Лондон, он не желал. Его племяннице это все не нужно, — кажется, здесь жила ее тетушка. Господин Олдерли продал мне всю меблировку по весьма разумной цене.

Затем господин Хаугего рассказал, что его прежний дом в Ипсуиче был совсем мал. Хаугего уже много лет как вдовец, и его мало интересует внутреннее убранство, поэтому господин Олдерли оказал ему большую услугу.

— И книг здесь великое множество, — прибавил хозяин. — Хотя большинство из них не в моем вкусе.

— Они принадлежали господину Олдерли?

— Нет, сэр, Эйрам — предыдущим хозяевам. Господин Эйр и его жена после свадьбы два года путешествовали по Франции и Италии. — Хаугего небрежным взмахом руки указал на погруженные в тень бюсты, глядевшие на нас сверху. — Оттуда они привезли все это и много чего другого. Супруги увлекались архитектурой, и, будь у господина Эйра достаточно средств, он бы снес дом и выстроил на его месте языческий храм. Да и госпожа Эйр была не лучше. Они вместе рисовали придуманные города. На что время тратили! Лучше бы Библию изучали. А когда господин Эйр скончался, вдова взялась обучать этим штукам свою внучатую племянницу.

— Госпожу Ловетт?

Хаугего кивнул:

— Но госпожа Эйр умерла, и на этом уроки закончились. Для госпожи Ловетт оно и к лучшему — слышал, юная леди скоро пойдет под венец, как и надлежит девице из хорошей семьи, а замужней женщине все эти премудрости ни к чему.

За ужином стол ломился от яств, да и вино лилось рекой. Вечер получился весьма приятным. Я был ничуть не удивлен, узнав, что господин Хаугего вдовец. Меня ему сам Бог послал. По вечерам в обществе одной лишь прислуги старик чувствовал себя одиноко, а в округе, кроме проповедника, поговорить ему было не с кем.

Господин Хаугего рассказал, что в Ипсуиче занимался торговлей, привозил лес и железо из Скандинавии, пеньку из Латвии и уголь из Ньюкасла. Он продал свой торговый дом, чтобы уйти на покой и поселиться в деревне. Один из друзей-импортеров вел дела с господином Олдерли и сообщил Хаугего, что Колдридж выставляют на продажу.