Лондон: время московское

Мне всегда очень трудно рассчитать время. Вернее, рассчитать его точно. Я никогда не знаю, сколько его мне понадобится… Часто бывает так, что я опаздываю, и оттого я решила выехать пораньше… И правильно сделала, потому что на станции прокопалась в поисках мелочи… Сначала услышала неприятный свист, похожий на ультразвук. Чем ниже спускалась по лестнице, тем он становился громче. Скоро стало ясно, что кто-то свистит песенку Cause my heart belongs to daddy. Но как-то уж очень пронзительно. Хотелось зажать уши руками и попросить, чтобы тот, кто это делает, прекратил немедленно. Тебе словно звуковую татуировку делали насильно. Так это было неприятно. Хотелось закричать. Но тут за поворотом я увидела исполнителя… Это был толстый мужчина в грязном свитере. Слепой. Веки у него были провалены и склеены. Он высоко задрал подбородок, раскладной палкой придерживал коробку с мелочью и был похож на обиженного младенца с ямочками на оплывших щеках и вытянутыми в трубочку губами. Я долго шарила в сумке в поисках кошелька, а народ толкал меня в разные стороны.

Когда наконец я выбралась из метро, начался дождь, и в потоке людей, чтобы никому не мешать, пришлось идти довольно быстро… Во время дождя люди всегда идут быстро… Даже если они под зонтом и совсем не мокнут, они все равно торопятся… И если на них плащи и капюшоны, и даже если у них непромокаемая обувь… Даже в высоких сапогах Wellington, все все равно — бегут.

На переходе жду, когда загорится зеленый. За стеклом витрины женщины в никабах перебирают плечики с яркой одеждой. Наверное, у них под этим черным тоже что-то игривое.

А их муж сидит один на двух банкетках, говорит зло с кем-то по телефону и ковыряет пальцем велюровую обивку.

В окне маленькой химчистки на Дорсет-стрит, низко склонившись над машинкой, работает портной. Маленький сухой старичок с желтой кожей. Круглые очки сползли на кончик носа, кисти, худые и длинные, придерживают ткань. Сзади над ним нависает кронштейн с вычищенной одеждой, пластиковые мешки так велики, что ему невозможно разогнуться. Редкие волосы зачесаны назад, словно нарисованы тушью.

У меня есть время — можно посмотреть на цветы. Я люблю цветочные магазины. Люблю запах мульчи и сладкий сироп королевских лилий. Мне нравится смотреть, как составляют букеты, как секатором режут плотные стебли. Рядом со мной рассматривает ценник бородатая женщина. Она в ответ на мой взгляд улыбается, смотрит на меня с кротостью. Ей нравится мое удивление и стеснение. Чтобы ей не показалось, что я ухожу из-за нее, покупаю горшок легкой травы — «детские слезы».

Все равно приехала рано. В кафе — тесно. Пахнет горелым молоком. И шумно. Осторожно устраиваюсь у окна, зонт ставлю в угол. Я люблю сидеть внутри, но чтобы это внутри было близко к снаружи. И люблю наблюдать людей. А здесь, на этой узкой улице, они особенно близко. Иногда их одежды задевают мое стекло, но оттого, что они там, а я здесь, — они меня не замечают. Я сторонний наблюдатель. Подсматриваю их жизни. Вернее, фрагменты жизней.

Напротив — шляпная мастерская с магазином, на вывеске по темно-зеленому фону латунным написано — James Lock & Co. На витрине — всевозможные головные уборы, за ними — обложки журналов, на которых красивые люди в шляпах… Grazia, Daced, Vogue, Elle, Tatler, GQ, Style, Wonderland…

Сколько я уже здесь сижу? Вот черная обложка Esquire, там на огромном циферблате со следами ржавчины сидит молодой человек в трилби. Стрелки показывают — пять пятнадцать. Как же так? У нас же встреча в три, каким образом сейчас пять пятнадцать?.. И чего я решила, что пришла рано? Или я действительно пришла рано и уже так долго здесь сижу… Как же я не заметила, что прошло уже больше двух часов? И что же, это значит, что я здесь так долго? Куда ушло время? Как это все понять? Значит, ко мне на встречу никто не пришел? А что я делала так долго? Просто сидела, и вот так мгновенно пронеслись почти три часа? Странно. Значит, он в конце концов не пришел? И что я тогда здесь сижу? Тогда мне нужно возвращаться.

Беру зонт из угла, встаю и вижу часы на стене в кафе — они показывают два двадцать две… Что за путаница?! Я опять смотрю на витрину — там все еще пять пятнадцать, а внутри в кафе — два часа двадцать две минуты. В Болгарии это считается удачей, когда время на часах выстраивается в одинаковые цифры… При чем тут Болгария?

Ко мне подходит официантка, она смотрит на меня встревоженно. Видимо, у меня странный вид. Я спрашиваю, который час, — сама смотрю на настенные часы… Она молча показывает на эти же часы… Тогда я показываю на витрину. Она не понимает.

— А там уже пять пятнадцать, — показываю я на часы с обложки Esquire.

— Что вы имеете в виду? — она почти расстроена.

— Каким часам мне верить? — я говорю это и улыбаюсь, чтобы все было очень дружелюбно.