Лондон: время московское

Выхожу на улицу — но уйти мне нельзя… Я же должна дождаться человека. Столик у витрины уже заняли. Стою около самых дверей в кафе. Стоять не очень приятно… Делаю вид, что у меня расшнуровались ботинки, — медленно перевязываю все заново… Серый асфальт вокруг покрывается черным горохом… в его появлении угадывается четкий ритм… Это пошел дождь, хорошо, что я с зонтом, открываю его — теперь дождь еще и слышно… словно по натянутой надо мной ткани бегут сотни крохотных ног. Толпа человечков мечется по моему зонту — туда-сюда, туда-сюда… Проходящий мимо мужчина бьет по моему зонту шляпой: «Извините!» Но человечков с него не сбивает — все так же топают: топ-топ-топ-топ-топ… Опять удар по зонту, но уже другим зонтом — не черным, как у меня, а цветным, раздутым, самодовольным. Здесь очень узко, картинки мелькают совсем близко: острый угол лысины, руки, заправляющие за ухо прядь волос, пухлые пальцы в кольцах шарят в поисках замка на сумке, маленькие глаза в очках и падающая на них челка. Отворачиваюсь в сторону — в соседнем ресторане повар в белой шапочке достает широкий нож, срезает у огурца концы и начинает медленно срезать тонкую ленту по всей длине до самой сердцевины. Потом нарезает ее тонкой стружкой, складывает в контейнер, тщательно вытирает нож, убирает, моет доску и уходит в глубь кухни. Рядом со мной останавливаются полицейские с кургузой собакой. Объясняют мужчине, как пройти, очерчивая в воздухе воображаемый маршрут, собака широка зевает. Два молодых клерка торопятся к пабу.

— Ты уже давно не живешь…

— Что ты имеешь в виду?

— Полюбуйся на свою ладонь и тут же поймешь, что ты робот…

Наверное, мы все уже давно роботы. Опять удар — я явно мешаю идущим по этому узкому проходу людям. Вернее, это зонт мешает, он своими спицами за всех цепляется. Норовит кого-нибудь удержать… Складываю его. Лицо покрывает своими холодными поцелуями дождь. Когда же придет этот человек… Надеюсь, он меня сам узнает… Должны же ему были меня как-то описать? Наверное же, сказали примерный рост… я не знаю… вес… Что, мол, у нее волосы цвета темного янтаря — нет, скорее всего, сказали, что просто рыжая… Не знаю, но как-то же они позаботились о том, что мы встретимся, а не пройдем мимо друг друга… Он же, думаю, как-то должен на эту тему подстраховаться… Или он тоже как я — пошел, а потом уже задумался, как же я ее узнаю… Нет, нет, нет… Все должно получиться само собой — увидели… и всё поняли… ОН и ОНА… А если не поняли, то, значит, и не суждено… Чего там ученые на эту тему доказали — что решение принимается в первые несколько секунд… и все это феромоны… От волнения мелко дрожат колени. Я сейчас как клоп на винограднике — сижу и вибрирую, а где-то далеко-далеко на какой-то совсем другой лозе сидит другой клоп, и когда наконец мои вибрации дойдут до него, он очнется и побежит ко мне навстречу. И чем сильнее вибрации, тем больше у меня шансов. Интересно, если я сейчас начну издавать громкие звуки… Или открывать и закрывать зонт… Это привлечет наконец того, кого я здесь жду?

Как приятно стоять, не открывая глаз! Дождь уже перестал быть прохладным, просто в лицо словно чем-то тычут, но не больно, а приятно — мокрые волосы облепили голову, по носу течет. Вода забирается за шиворот, накапливается там — проливается струйкой по позвоночнику и щекочет, словно там проводят пальцами. Кто-то берет меня за руку. Открываю глаза.

— Вы простудитесь, — у женщины, говорящей это с сильным акцентом, напудренное морщинистое лицо, складки, словно трещины, не округлые, а рваные. — У вас все в порядке? Я врач.

Вокруг нее несколько человек — из кафе. У них взволнованные лица.

— Может, позвонить… — это уже говорит официантка. Она держит в руках телефон — протягивает его менеджеру. Тот жмурится от воды, но телефон берет.

Все совсем неправильно. Совсем. Они не так меня поняли… Я же никому не хотела мешать. Что они решили… А сейчас придет этот человек — и тогда все станет совсем неприятным… Чего они от меня хотят? Нужно бежать.

— Куда же вы? Вот здесь ее зонт…

Бегу и не понимаю: вода в глазах — это дождь или слезы. Видимо, у меня ничего не получится. Совсем. Машу руками. Пытаюсь остановить машину. В глаза словно вставили стекла в наплывах. Моргаю; наверное, у меня давно потекла тушь.

В кэбе тепло и свободно. На стекле за спиной водителя объявление — «Здравствуйте, меня зовут Гэйл. Я ваш водитель. Мне пятьдесят три года. Я прохожу сложную трансформацию в своей жизни — ПЕРЕМЕНУ ПОЛА. Прошу, отнеситесь к этому с пониманием; если необходимо, я отвечу на любые ваши вопросы. Насмешки и высокомерное отношение заставят меня страдать. Спасибо за понимание». Я смотрю на Гэйла — у него в ушах качаются огромные серьги с синими стеклами, огромные ухоженные руки в браслетах.

— Скажите, где вы купили такой красивый лак для ногтей, Гэйл?

Когда я расплачиваюсь, он улыбается мне алыми губами, поддергивая на ногах юбку.

*

— Ты вся промокла… И оставила дома телефон!

— Да?

— Да.

— Я просто волновалась. Мне было страшно. И оттого я волновалась. И оттого ничего не получилось.

— Я понимаю…

— Он не пришел…