Лондонские оборотни

Лидиард, побуждаемый к действию сочетанием смелости и ужаса, погрузил зубы в руку, которой Амалакс все еще сжимал его горло, и сильно вонзил их, надеясь и ожидая, что захват ослабнет. Он не мог и помыслить о том, насколько близок был к тому, чтобы его зарезали насмерть, но в любом случае уловка не имела успеха. Лезвие ножа прорезало длинную, но неглубокую рану от шеи к виску, болезненно пропилив ему ухо. У Амалакса все еще хватило присутствия духа, чтобы крепко держать, а затем обрушить свой огромный мясистый кулак на макушку своего пленника, пытаясь свалить его с ног.

Голова Лидиарда сильно закружилась, и он вынужден был бороться, чтобы не потерять сознание, но знал, Корделия все еще здесь, и у нее еще есть пули, чтобы стрелять. Теперь Амалакс остался единственной мишенью, и он не осмеливался дать Дэвиду упасть, но настойчиво волок его назад, к началу лестницы, удерживая стройное тело между своей мощной тяжелой тушей и дулом револьвера. Лидиард чувствовал, как теплая кровь струится вдоль щеки, а его раненое ухо болело и горело, но эта боль не стала еще невыносимой, и ее поглощал общий стресс.

Каким-то образом та развалина, которая недавно была Каланом, корчась и извиваясь, поднялась и спотыкаясь, ринулась на лестницу перед ними, вниз по ступенькам.

Амалакс кинулся следом, и Лидиард от души порадовался тому, что больше не разделяет с этим человеком его мысли, страхи и взрывы гнева. Достаточно он слышал, как тот ругается многословно, неистово и злобно. Казалось каким-то чудом, что цепочка ругательств продолжается и продолжается…

В течение такого долгого времени…

13

Лондон горит неестественным светом, его здания погружены в разноцветный дым, а звезды падают с неба, точно светящийся дождь. Люди застыли, кто где стоял, а преобразующий свет пляшет вокруг них, сглаживая их черты; они расплавляются в бесформенные массы, по одному, по два и целыми толпами, матери и младенцы сплавляются вместе, любовники, наконец, сливаются воедино.

По меняющимся улицам бегут волки. Белые, серебристо-серые, черные, быстрые на ногу и легкие сердцем. А падшие ангелы, ненавидящие род людской, движутся по небу, точно огненные колеса, ликуя, что освободились от своей тюрьмы из материи, пространства и времени.

В Аду рыдает Сатана, беспомощно наблюдая, как мир над ним освещен изнутри, точно хрустальный шар, весь пламя, движение и ярость. Он бы протянул руку и дотронулся до этого хрустального шара, если бы мог.

За пределами Творения, образ Бога заколебался; беспомощный в своемвсемогуществе, он тоже изменился и не может воззвать к справедливости тех, у кого самые души приговорены к тому, чтобы вариться в котле всемогущества.

Человек в пещере предстает перед улыбающейся кошкой, ее пасть широко раскрыта, глаза горят ужасающим гневом, и она говорит: То, что ты украл из моей души, я забираю назад, иначе я отравлю весь мир и уничтожу все Су щее.

Ачеловеккричит : Sed libera nos a malo, sed libera nos a malo, sed libera… [19]

Не услышано.

* * *

Лидиард открыл глаза, омытые слезами боли, и позвал:

— Корделия?

Ответа не было.

Голова была тяжелая, и он чувствовал боль в желудке, но внутреннее зрение покинуло его и оставило наедине с неизвестностью. Яркий волшебный свет, который ослеплял его, ослаб и превратился в желтоватый свет обыкновенной масляной лампы, он увидел стены, окружавшие его, и кровать, на которой он лежал.