Лондонские сочинители

— Кто это тебя надоумил? — не веря своим ушам, спросил Том Коутс.

— Господь Бог.

— Чарльз, я не могу расхаживать по сцене в парике и с накладной бородой. Это просто исключено. — Бенджамин Мильтон пригладил волосы. — Я буду выглядеть шутом гороховым. Вдобавок я не умею играть.

— Вот тут ты прав, Бен, это действительно вопрос серьезный. — Чарльз был по-прежнему окрылен своим замыслом. — Но, знаете, даже эту трудность мы можем обратить к своей пользе.

— Каким образом?

— Сейчас скажу. Погодите минутку. — Чарльз уставился в потолок, словно ждал, что там, на лепнине, вот-вот появится крошечная фея. — Ага!.. Как же я прежде-то об этом не подумал?

— А тебе вообще случалось думать о чем-нибудь прежде времени?

— Пирам и Фисба. И стена.

— Объясни, родной, сделай милость.

— Мастеровые в комедии «Сон в летнюю ночь». Пигва. Основа. — Он посмотрел на Бенджамина. — Из тебя, Бен, выйдет отличный Рыло. В этих мастеровых воплощена самая соль скверной игры. Мы представим их пьесу. Это будет фантастически смешно.

— Все это и впрямь пустая фантазия, — сказал Бенджамин, потирая нос. — Вне всяких сомнений.

— Неужели ты не понимаешь, как это будет весело? — Чарльз обожал любительские постановки. Он частенько захаживал в балаганы, не пренебрегал и домашними спектаклями у друзей; в прошлом сам играл роли Вольпоне и Синей Бороды.[75]

— Что весело, я понимаю, — ответил Том. — Но как нам все это осуществить? Мы же не умеем играть.

— Так ты не слушал меня?

— Возможно.

— В этом-то и суть, дорогой мой Том. Пигва и Основа тоже не умели слушать.

— Но они вымышленные персонажи. А мы настоящие. Разве не так?

— И какое это имеет значение, Бен? Слова-то те же самые. Можно пригласить еще Сигфрида и Селвина. — Сигфрид Дринкуотер и Селвин Оньонз тоже работали клерками в отделе дивидендов. — Из них получатся недурные афиняне. А сыграть пьеску можем в операционном зале. В короткую ночь летнего солнцестояния. Ну, что скажете?

Том Коутс и Бенджамин Мильтон глубокомысленно переглянулись и разразились смехом.

Глава седьмая

Ровно в двенадцать Уильям Айрленд явился на Патерностер-роу: он знал, что именно в этот час еженедельный журнал «Вестминстер уордз» поступает в местные книжные магазины и на развалы. В специально нанятом кабриолете редактор самолично развозит стопки свежего номера, упакованные в оберточную бумагу и перевязанные бечевкой. Уильям, жаждавший поскорее узнать, вышла ли его статья о найденном стихотворении Шекспира, наблюдал эту сцену и на прошлой неделе, и еще неделей раньше. Он прекрасно знал все окрестные книжные лавки и, едва экипаж редактора отъехал от магазина «Книжная лавка Лава», попросил у хозяина экземпляр журнала.

— В такое время торговля идет ни шатко ни валко, согласитесь, мистер Айрленд, — заметил мистер Лав, сухопарый старик с редкими седыми волосами.

— Она в любое время не бойкая.

— Нда-с. Ничего не поделаешь, — по обыкновению искоса посматривая на собеседника, отозвался мистер Лав. — Погода для меня жарковата, мистер Айрленд. Для них тоже, — он махнул рукой в сторону книг. — Они предпочитают погодку мягкую, теплую. Нда-с. Ничего не поделаешь. Как поживает ваш батюшка?

Купив «Вестминстер уордз», Уильям быстро зашагал по улице. Он искал укромное местечко, где можно было бы спокойно, без любопытных глаз, просмотреть номер. Нырнув за аккуратную пирамиду из бочек, выстроенную развозчиком пива, он раскрыл журнал. Первой шла его статья. Под заголовком «Неизвестное стихотворение Уильяма Шекспира», набранным крупным прямым шрифтом, значилось имя автора: «У.-Г. Айрленд». Его имя в прессе! Никогда еще Уильям не видел его на печатной странице; казалось, оно имеет к нему отдаленное отношение, словно вдруг обнаружил себя двойник, до поры до времени таившийся в его душе и теле. Уильям прочел первые фразы; в печатном виде они звучали куда более весомо, чем прежде; казалось, он впервые их видит. Сколько раз предвкушал он эту минуту! Тем острее была его радость.

«До сих пор считалось непреложным фактом, что больше нет надежды найти какие-либо новые тексты, принадлежащие перу Шекспира, и нечего будет добавить к его всемирно известному драматическому наследию. Однако в этом, как и во многих других вопросах, касающихся Шекспира, общепринятое мнение оказалось ошибочным…»