Лондонские сочинители

Значит, Уильям ей лгал. Он ее предал. Она с удивлением отметила, что думает о совершенно посторонних вещах — о стайке воробьев, перелетающих из одного укромного угла в другой, об осколках стекла на булыжной мостовой, о вздувшейся на ветру льняной занавеске, о свинцовых тучах, грозящих проливным дождем. Затем, так же внезапно, ее охватила радость. Больше ничто не сможет ее задеть. Ничто не ранит. «Я выполняла свой долг не за страх, а за совесть, и теперь свободна от пут жизни», — сказала она себе.

Мэри шла торопливо, не понимая, да и не пытаясь понять, куда несут ее ноги, но вдруг остро, всем существом, почувствовала его отсутствие. Никогда больше никто не пойдет с нею рядом. Колени у нее подкосились, душу охватило смятение; она опустилась на ступеньки церкви Сент-Джайлз-ин-зе-Филдз.

В воздухе висела конская вонь; в конце концов Мэри поднялась и побрела домой.

* * *

Уильям Айрленд вышел из лавки и увидел Мэри: она бежала прочь по Холборн-пассидж. Он узнал ее сразу, но окликать не стал, а воротился в магазин.

Отец повернул голову, глянул на сына и медленно пошел по лестнице наверх. Уильям собрал все шекспировские бумаги, какие только смог найти. Из маленького шкапчика под лестницей достал «Вортигерна» и подложил к другим листам, которые он так тщательно обрабатывал и так старательно покрывал рукописными строками. Сложил в пачку еще не опубликованные страницы «Генриха Второго», над которыми трудился из недели в неделю, с точностью воспроизводя старинное письмо, освоенное им после скрупулезного изучения автографов Шекспира. Затем тихонько поднялся к себе и снес вниз заготовленные чернила и листы бумаги. Среди них были и выдранные из манускриптов страницы с водяными знаками елизаветинской эпохи; эти страницы он покупал на Бернерз-стрит у мистера Аскью. Сверху Уильям положил книги, на которых с любовью выводил поддельные посвящения разным персонам той эпохи, и небольшие рисунки, которые он затейливо приукрашивал. Затем взял серную спичку, трутницу и поджег собранную кучу. Бумаги занялись не сразу, но чернила и воск вспыхнули мгновенно; над кучей, заполняя лавку, заклубился черный дым. Уильям распахнул входную дверь; от сквозняка огонь загудел сильнее. Из-за густого дыма Уильям не видел, какой разгорался пожар, но по треску и гулу понял, что нешуточный. Заполыхал деревянный пол, книжные стеллажи, потом пламя перекинулось на лестницу, что вела наверх.

* * *

Мэри прошла прямо к себе и заперла дверь. А, это Тиззи зовет меня пить чай. Интересно, какой заварили сегодня? Индийский или китайский? До чего мне нравится звяканье ложечки о чашку! Нравится проводить по краям чашки кончиками пальцев.

В дверь постучали. Мэри прижалась к филенке и ощутила щекой прохладу дерева.

— Сию минуту иду, Тиззи.

— Живее, мисс Лэм, не то остынет.

— Нет-нет. Не успеет.

Дождавшись, пока Тиззи спустилась вниз, Мэри отперла дверь, тихонько прикрыла ее за собой и напряженно прислушалась.

Полминуты спустя она вошла в кухню. Миссис Лэм повязывала мужу на шею салфетку.

— Садись, Мэри, пей чай. Я поражаюсь: ты живешь в доме столько лет и до сих пор опаздываешь к столу. В чем дело? Ты нездорова? Что это такое?

Не сводя с матери остановившегося взгляда, Мэри молча открывала и закрывала рот, будто внезапно лишилась дара речи.

Раздался долгий низкий вой — это застонал мистер Лэм. Мэри подняла чайник перед собой, словно обороняясь:

— А ты не видишь, что это такое? — сказала она, обращаясь к отцу.

— Это чайник, Мэри. — Миссис Лэм подошла к дочери и ухватила ее за запястья. — Поставь его. Сейчас же поставь.

После непродолжительной борьбы чайник упал на стол, расплескав по темной столешнице кипяток с разопревшими листьями. Мэри схватила длинную вилку, на которой в пламени камина обжаривали лепешки, и вонзила ее в шею матери. Миссис Лэм без единого звука рухнула на пол. В эту минуту в кухню вошел Чарльз.

— Buon giorno! — весело произнес он.

Глава четырнадцатая