Лондонские сочинители

– Именно. Абсолютно верно, – тяжело дыша, проговорил Уильям. – Я давно собирался вам кое-что сказать.

– Ну да. Имя. Назови же мне свою покровительницу.

– Имени нет. И покровительницы тоже нет. – Уильям схватил отца за руку. – Она – это я.

– Что-то я не вполне… – Сэмюэл внимательно взглянул на взволнованное, умоляющее лицо сына.

– Неужели не понимаете? Я и есть тот самый благодетель. Не было никакой дамы в кофейне. Я все выдумал.

– Боже правый, что ты такое несешь? – У Сэмюэла вдруг пересохло в горле. Уильям опустился на колени.

– Я покорнейше прошу вас простить меня. Наивный восторг и упоение своими талантами – вот что двигало мною. А более всего мне хотелось доставить радость вам.

– Встаньте, сэр. Встаньте.

Несмотря на сопротивление сына, он все же поднял его на ноги.

– Я причинил вам много неприятностей, отец. Горько об этом сожалею.

– Знаю. Но все будет хорошо, если ты назовешь мне твою благодетельницу.

– Так вы ни слова не поняли из моего признания! Послушайте меня, отец. Никакой благодетельницы не существует. За все шекспировские рукописи несу ответственность я.

– Ты хочешь сказать, что сам их нашел?

– Я их написал. Сотворил.

– Это шутка, да, Уильям? Загадка?

– Уверяю вас, нет. Я изготовил те самые старинные рукописи, которые, как мнится вам, вышли из-под пера Шекспира.

– Больше мочи нет это слушать, – Сэмюэл отвернулся и стал рассматривать полку с инкунабулами.

Уильям взял отца за плечи и силой повернул к себе.

– Могу во всех подробностях раскрыть вам процесс подделки, начиная от чернил и кончая сургучной печатью. Хотите знать, как делаются старинные чернила? Смешиваются три вида жидкостей, которыми переплетчики обрабатывают телячью кожу «под мрамор». Перебродив, смесь приобретает густо-бурый цвет.

– Ты по-прежнему выгораживаешь свою покровительницу. Очень благородно с твоей стороны.

– Листы я обесцвечивал настоем табака. Взгляните на эту страницу. – Но Сэмюэл Айрленд смотреть на нее не желал. – Потом окуривал их дымом. А иначе зачем бы мне было разводить огонь в разгар лета?

– Нет, хватит. Я отказываюсь тебе верить.

– Бумагу я брал на Бернерз-стрит у мистера Аскью. Он отдавал мне чистые листы из старинных фолиантов или изданий поменьше, ин-кварто. А мистер Аскью настолько стар, что ни на минуту не усомнился в безгрешности моих помыслов.

– Не верю ни единому слову. Все ложь.

– Все правда, отец.

– И ты, глядя мне в глаза, рассказываешь, будто сам, один – совсем еще мальчик, – без чьей-либо помощи сотворил объемистые манускрипты? Это курам на смех. Абсурд.

– Но это правда.

– Нет. Неправда. Фантазия. Ты на этой истории свихнулся. Уже не отличаешь реальность от вымысла. Я же тебя знаю, Уильям.

– Вы меня совсем не знаете.

– Знаю твердо, что не существует способа, который позволил бы тебе неотличимо воспроизвести слог Шекспира.

– Я это проделаю прямо сейчас. Сию минуту. И докажу вам, отец, что я – автор подделки. Пойдемте со мной.

– Не пойду. Твои нелепые выдумки никого ни в чем не убедят.

– Я напишу при вас несколько строк, которые мистер Малоун объявит подлинно шекспировскими.

Неожиданно послышался шум, Уильям обернулся. Кто-то прикрыл дверь магазина и торопливо зашагал прочь.

* * *

Мэри Лэм решила, что сама отнесет письмо брата Уильяму Айрленду.

Она все-таки уговорила Чарльза написать Уильяму несколько сочувственных слов, выразить недоумение по поводу затеянного следствия, а также подтвердить свою неколебимую уверенность в подлинности находок.

– Надеюсь, я не требую от тебя слишком многого, – сказала она. – Я же знаю, что тебе сейчас дорога каждая минута.

Брат, однако же, медлил. Наконец она не выдержала и в воскресенье утром пришла к нему в спальню с пером и чернильницей. Чарльз еще лежал в постели.

– Пора, – сказала Мэри. – Больше ждать не могу. Нельзя, чтобы Уильям мучился в полном одиночестве.

Чарльз вгляделся в ее бледное, осунувшееся лицо; как бы она не расплакалась, подумал он.

– Ты наверняка преувеличиваешь, милая.

– Ни капельки. Над ним сгустились тучи. Он в опасности.

Ему не хотелось, чтобы она разволновалась еще больше; взяв перо, он написал короткое письмецо со словами поддержки и ободрения. Схватив листок с подушки Чарльза, Мэри с торжествующим видом унесла его к себе, вложила в конверт и написала: «Уильяму Айрленду, эсквайру». Затем поднесла конверт к губам и поцеловала имя адресата. Несколько минут спустя она выбежала из дома и быстрым шагом направилась на Холборн-пассидж. Как раз когда Уильям рассказывал отцу, что он выдумал даму из кофейни, Мэри Лэм ступила на порог книжного магазина; она все слышала. До нее не сразу дошел смысл сказанного. Но через минуту она молча поднесла руку ко рту, оглянулась и, поколебавшись мгновение, открыла дверь пошире.

* * *