Лондонские тайны

— Ради Бога, что вы хотите делать?

— Не вставайте, милорд! Я хочу богатства ради нее. Час тому назад у меня похитили эту девушку. Итак, мне нужно золото. Вы отказываете мне, я хочу мстить.

Бриан отворил окно.

— Берегитесь, сэр! — вскричал Вейт-Манор. — Берегитесь, если вы намерены оскорбить меня перед этой глупой толпой!

Бриан встал на стул.

— Вы изволили не понять меня, ваше сиятельство. Я скажу только одно слово, но не имя вашего сиятельства. Еще раз, вы согласны?

— Нет.

— Уверяю вас, что вы не один раз раскаетесь в жестоком отказе. Итак, прощайте!

Бриан стал у окна и с грустью проговорил:

— Сколько народа там, и я уверен, что все, находящиеся здесь, знают о нашей вражде.

— Наконец я дождусь конца этой комедии! Угроза, не приводимая в исполнение, придает нам, трусам, смелость, — с усмешкой сказал Вейт-Манор.

— Милорд, — холодно ответил Ленчестер, — я ищу места, где бы вернее мог разбить себе голову.

Делайте все, что вам угодно, сказал граф, опускаясь в кресло.

— Благодарю, милорд. Но я говорил уже вам, что падение мое не удивит никого, все знают наши отношения друг к другу.

— Но кто же осмелится обвинять меня? — спросил Вейт-Манор.

— Все, милорд, потому что в истине слов умирающего никто не усомнится.

— Боже милостивый! — вскричал граф, поняв намерение брата. — Это низкое зло, Бриан!

— Почему же? Вы хотели меня застрелить? Я уверяю вас, что не присоединю никакого оскорбления вашему сиятельству; но, наконец, я выбрал место и вы, вероятно, мое восклицание услышите снизу. — И он сделал движение, будто хотел броситься вниз.

— Подождите! — вскричал Вейт-Манор. — Какое восклицание?

— Я скажу: «Сжалься, брат!»

Крупные капли пота катились по вискам Вейт-Манора, и он упал на колени.

— Сжалься! — с отчаянием произнес он. — Сжалься!

Вейт-Манор понял, что на него падало бы обвинение.

Бриан спустился на пол и помог брату встать. Пошли оба к столу, где Вейт-Манор подписал свое имя внизу листа бумаги.

— Ну вот, — слабым голосом сказал он, — довольны ли вы?

— Милорд! Я желал бы, чтобы вы сами написали добровольную уступку, — отвечал Бриан.

Вейт-Манор дрожащей рукой начал писать. Но в это время дверь тихо растворилась и Патерсон, никем не замеченный, положил на стол лоскуток бумаги на котором было написано чье-то имя. Едва граф прочитал бумажку, как с ужасом отодвинул кресло от стола и прошептал:

— Неужели мертвые восстают из могил? Или уж я лишился ума?

— Человек, написавший свое имя, желает вас видеть и переговорить с вами, — сказал Патерсон.

— Боже мой! Он здесь! — вскричал Вейт-Манор, — но я видел смерть этого человека… Простите, я сейчас кончу этот акт.

Потом он обратился к управляющему и спросил:

— Где же этот человек?

— В кабинете, милорд.

Граф тотчас же вышел и не возвращался более получасу. Ленчестер подошел к столу, чтобы взглянуть, что брат написал, но в это время взгляд его упал на бумажку, принесенную Патерсоном. Там было написано имя Измаила Спенсера! Им овладело изумление. Неясные подозрения, пробужденные рассказом Сюзанны, представились ему, он хотел бежать в ту комнату, куда ушел граф, но было поздно: граф шел ему навстречу с радостным видом.

— Извините, что заставил вас ждать, любезный брат.

Глава сорок шестая ПОВЕШЕННЫЙ

Но вот что происходило в кабинете. Граф отправился туда в большом смущении. Патерсон следовал за ним. Человек, дожидавшийся его, желал переговорить с графом без свидетелей и поэтому велел удалиться Патерсону. Патерсон находился в затруднении: он не знал, оставить ему его господина или нет. Вид этого человека до того его пугал, что он с трудом решился выйти из комнаты.

— Вы, вероятно, не ожидали меня, — сказал незнакомец.

— Спенсер! Неужели это вы! — едва проговорил лорд.

— Я, милорд.

Вейт-Манор оглядел его с ног до головы.

— Это я, Измаил Спенсер, покорный ваш слуга, я жив и здоровехонек, как будто бы никогда не был повешен! — возразил незнакомец.

— Но… — начал было лорд.

— Но… — садясь возле кресла графа, прервал его.

— Спенсер, с тех пор, как меня повесили, я сделался для всех каким-то зверем. Хотя в этом нет ничего удивительного. Доктор Муре явился ко мне в темницу, и на шее у горла сделал мне небольшое отверстие, просунув в негр гусиное перышко. Это называют, кажется, фаринготомией. И когда веревка сдавила мне горло, я дышал через перышко.

— А что же с нею? — спросил граф.

— С нею? О ней я расскажу в другой раз, так как эта большая история, а теперь мне некогда.

— Скажите мне, жива ли она?

— У нее было хорошее здоровье, но ведь цветку недолго завянуть. В другой раз поговорим поподробнее.

— Она умерла, Измаил?

— Вы очень любопытны, Вейт-Манор. Повторяю вам, что я пришел переговорить о деле, более важном.

— Но скажите мне одно слово! — просил граф.

— Умерла… — начал Измаил.

Граф вздохнул, как будто бы тяжесть спала с груди его.