Лондонцы

— Разрази меня гром, если мои домашние не ахнут, узнав эту сногсшибательную новость! — воскликнул Альберт, едва лишь чужак, тяжело опираясь на костыль, ступил за порог. — Кейт Фойт взяла темнокожего квартиранта!

Закрыв за собой дверь «Лебедя», девушка и моряк, к своему облегчению, обнаружили, что дождь со снегом прекратился и мостовая, едва заметная во мраке затемнения, стала подсыхать.

— Раз уж вы согласились меня приютить, мне полагается представиться по всей форме, — сказал незнакомец, как только они начали подниматься по склону холма. — Зовут меня Леон, фамилия — Эммерсон.

— А я — Кейт Фойт, мой папа — немец, он сейчас в лагере для интернированных на острове Уайт, — сказала Кейт, невольно прислушиваясь к стройному хору, славящему Рождество Христово в церкви Святого Марка.

— Вам, наверное, приходится туго, — сочувственно произнес ее спутник, и Кейт вспомнила, что таким же, сразу расположившим ее, тоном отреагировал в свое время на ее признание Тоби.

Ей живо представился тот солнечный предвоенный полдень, когда они с Тоби сидели на берегу Темзы в Гринвиче и он попросил у нее разрешения писать ей письма. Как давно это было! Как все переменилось с тех пор!

— Откуда вы родом? — спохватившись, спросила она у спутника. Они вышли на площадь и приблизились к палисаднику мисс Хеллиуэлл, над оградой которого подрагивал кремовыми лепестками морозостойкий шиповник.

В полутьме сверкнули белые зубы Леона.

— Мне все задают этот вопрос, и никто не верит ответу. — Он с трудом поправил свой вещевой мешок. — Я из Чатема.

— И ваши родители тоже там родились? — смущенно поинтересовалась Кейт.

— Только мама, папа родом из Бриджтауна, столицы Барбадоса. Он служил матросом на флоте королевы Виктории и познакомился с мамой, когда его корабль стоял в доке Чатема.

— А где вас ранило? — спросила Кейт, с удивлением отмечая, что чувствует себя так, словно бы они уже давно знакомы.

— В Норвегии, — ответил он. — Я служил канониром на авианосце «Славный». Наш корабль возвращался домой из Нарвика с солдатами союзных войск на борту, когда на нас напали два германских крейсера. Они обстреляли нас с расстояния приблизительно в двадцать восемь ярдов, и спустя полтора часа наш «Славный» перевернулся и затонул.

Сказано это было будничным тоном, но Кейт заметила, что спокойствие далось Леону нелегко.

— Из экипажа численностью более тысячи двухсот человек, — продолжал он, — уцелело только сорок три. Погибли также сорок семь летчиков, включая экипажи восьми «гладиаторов» и десяти «харрикейнов», которые мы эвакуировали из Норвегии.

На этот раз в голосе моряка ощущалось волнение. Кейт вспомнила Тоби и с трудом сдержала подступившие слезы.

— Я оказался одним из немногих счастливчиков, которым удалось продержаться на плаву в поврежденной спасательной шлюпке четверо суток. Потом нас подобрали английские самолеты, — охрипшим голосом поведал он. — Это был самый радостный день в моей жизни.

Они вошли в калитку и пошли по дорожке. Кейт вставила ключ в дверной замок, и Гектор, услышав знакомый звук, с ликующим лаем побежал ей навстречу.

— Осторожно, — предупредила она постояльца, — от радости он способен сбить человека с ног.

— Спасибо, я учту, — улыбнулся Леон. — У вас немецкая овчарка? Как я понял, кобель?

— Да, но только породы лабрадор. Овчарка у того джентльмена, который стоял рядом с вами в пабе. Зовут ее Куини, и у нее тоже взбалмошный характер.

Кейт еще сильнее заинтриговала Леона. Даже при самой буйной фантазии трудно было назвать мужчину, стоявшего рядом с ним в пивном баре, джентльменом. Уж больно вызывающе выпирал над широким кожаным ремнем, подпоясывавшим мятые брюки, его «пивной» живот, и слишком жесткой казалась трехдневная щетина на щеках и подбородке.

Гектор радостно запрыгал вокруг хозяйки, и Леон, наблюдая, как она любовно гладит и треплет пса, почувствовал новый прилив симпатии и признательности к этой молодой женщине, давшей ему приют. Вне всяких сомнений, она была для окружающих изгоем. Леон почувствовал это по незримому напряжению, возникшему в пабе, как только она вошла. Нет, это было не просто волнение, возникающее среди мужчин, когда в их владения вторгается существо женского пола, а нечто иное. Увы, Леону самому приходилось ощущать устремленные на него недобрые взгляды людей, всем своим видом дающих понять, что он никогда не станет среди них своим.

— Я поставлю чайник, — в последний раз погладив Гектора, сказала Кейт. — Я промерзла до мозга костей. Оставьте пока свои вещи в коридоре и давайте выпьем чего-нибудь согревающего. А потом я покажу вам свободные комнаты, и вы сами решите, которая вам подходит. — Она пошла по коридору на кухню и на ходу добавила: — Дверь в гостиную — первая слева. Я разожгу камин, как только приготовлю чай.