Лондонцы

Взгляд Леона упал на решетку камина. На ней высилась горка из щепок и скомканных газет. Оставалось лишь добавить уголь и поджечь, и тогда гостиная наполнится уютным теплом и успокаивающим потрескиванием огня. Леон наклонился, взял щипцы и принялся за работу. Когда Кейт вошла в комнату, огонь уже разгорелся.

— Спасибо! — обрадовалась она. — Я так и не научилась разжигать камин с первой попытки. Когда папа был дома, он всегда сам этим занимался.

Кейт поставила на столик поднос с чайником, молочником, сахарницей и двумя кружками.

— Я подумала, что вы предпочтете их чашкам, — перехватив благодарный взгляд Леона, сказала она и стала разливать чай. — Папа говорит, что настоящие мужчины должны пить из кружек, а чашки — забава для жеманных девиц.

Она обращалась с ним так, словно он был не постояльцем, а другом семьи или уважаемым гостем. Польщенный и заинтригованный таким обхождением, Леон спросил, усевшись напротив камина:

— Вам ведь раньше не доводилось брать к себе в дом постояльцев, миссис Фойт?

Кейт стояла к нему спиной, вдоль которой свисала удивительная, длинная, толстая золотистая коса. Она на мгновение замерла, крышка чайника в ее руке чуть слышно позвякивала.

Медленно поставив чайник на поднос, она обернулась и, спокойно глядя на Леона васильковыми глазами, сказала:

— Я не замужем. И никогда не была.

Сейчас, когда Кейт сняла пальто, ее беременность стала еще более очевидной.

При всей своей уравновешенности Леон все же смутился: он был потрясен таким признанием. Кейт производила впечатление обаятельной, добросердечной, интеллигентной молодой женщины, но уж никак не легкомысленной девицы, попавшей в банальнейшую из всех вообразимых затруднительную ситуацию. Он невольно подумал о молодом офицере ВВС, и она, угадав его мысли, дрогнувшим голосом пояснила:

— Мой жених погиб над Дюнкерком. Он был летчиком-истребителем. Его звали Тоби Харви.

— Мне очень жаль, — сказал Леон, с горечью осознавая, насколько не соответствует его соболезнование ее горю.

Кейт пожала плечами, не отвергая сочувствия Леона, но и не желая опускаться до тривиального ответа, не менее неуместного, чем его сожаление.

По спине Леона пробежал холодок: впервые его пронзила мысль, как ей, должно быть, невообразимо одиноко. Ее мама, о чем нетрудно было догадаться, умерла, отца интернировали, жених, давший жизнь ребенку, похоронен на другом берегу Ла-Манша в наспех вырытой могиле. Теперь Леону стало ясно, почему ее приятель Чарли так разволновался, когда она предложила незнакомцу поселиться в ее доме.

Принимая из рук Кейт кружку с чаем, он робко сказал:

— Я вам чрезвычайно признателен, мисс Фойт, за то, что вы приютили меня на Рождество, но, пожалуй… при таких обстоятельствах… будет лучше, если я подыщу себе жилье в другом месте.

Кейт взяла с подноса свою кружку и удобно устроилась в кресле. Синее просторное платье, сшитое ею собственноручно, чтобы сэкономить купоны на одежду для ребенка, было украшено вышивкой в виде розовых бутончиков и удачно оттеняло и голубизну ее глаз, обрамленных длинными ресницами, и золотистость длинной косы. Конечно, этот наряд трудно было назвать шикарным, но он вполне соответствовал своему назначению: согревал Кейт и придавал ей уверенности.

— Вы заботитесь о моей репутации?

Упрек, прозвучавший в этом вопросе, заданном тихим, чуть усталым голосом, стал для Леона настолько неожиданным, что он вновь почувствовал озноб.

— Если это так, то я, разумеется, благодарю вас за заботу. Но волнуетесь вы напрасно: о моей репутации беспокоиться поздно.

Взгляд Леона невольно скользнул по ее животу.

— Дело не только в ребенке, — ответила его мыслям она. — Просто соседи перестали обращать на меня внимание с тех пор, как папу интернировали. Видимо, они сочли его отправку в лагерь подтверждением того, что он германский шпион или тайный пособник фашистов.

Это было произнесено с такой откровенной болью, что у Леона зашевелились волосы на голове.

— Моя беременность стала последней каплей, переполнившей чашу общественного терпения. Поэтому хочу вас сразу предупредить: если вы так заботитесь о репутации, то имейте в виду, что мои соседи будут относиться к вам так, словно вы обосновались в рейхстаге.

— Такое пятно на своей репутации я как-нибудь переживу, — спокойно ответил Леон, оставаясь внешне невозмутимым.

Что-то в его тоне заставило ее окончательно отодвинуть воспоминания о причиненных ей обидах. В конце концов, она с ними давно примирилась, и незачем бередить прошлое, тем более в сочельник.

— Простите, — виновато улыбнулась она. — Только не подумайте, что я зла на весь свет. Мне просто обидно, что отец, двадцать лет проживший с соседями в мире и дружбе, вдруг превратился из добропорядочного члена здешнего общества в ненавистного всем фрица, в объект всеобщего презрения и издевательств. Как и я, его дочь. И хотя здравый смысл подсказывает, что не надо обращать на это внимание, но выслушивать оскорбления от этого не легче. Чувствуешь себя каким-то изгоем.

Взволнованный Леон встал и, с пониманием глядя на нее темно-карими глазами, сказал:

— Я это испытал.