Читаем Long distance, или Славянский акцент полностью

Окно вагона полуоткрыто. Сюда, в купе, из тьмы, что по ту сторону стекол, сочится тихий человеческий голос. Шепот, искаженный ночью, мольбой и акцентом... Или это ветер шуршит чем-то, что не имеет воли и памяти, а только тоску и покорность времени? Можно мне тебя ждать?.. ты позвонишь?.. ты позвонишь мне когда-нибудь?..

“It’s getting cold in here. Do you mind if I close the window?”

Она закрывает окно.

Садится.

Затянувшееся ожидание.

Вдруг, вспомнив что-то, открывает сумку. Быстро перебрав бумаги, достает одну из своих картинок.

Открывает окно.

Тьма.

Протягивает туда картинку.

Освободившись, рука заныривает назад.

Растопыривает пальцы. Делает быстро “good-bye”.

Захлопывает окно.

Сейчас поезд наконец тронется, и можно будет нажать кнопку “delete”. Осталось переждать парочку последних мгновений, самых невыносимых, когда возможности прощальных жестов и мимики исчерпаны до конца.

Фильм третий. Long distance

(с русскими субтитрами)

CAST:

Телефон.

Женщина с телефоном.

Женщина с любовником, или Она.

Любовник женщины с любовником, или Он.

Иммигрант монголоидного типа (Shkhinozean).

 

Сцена 1

Сначала экран кажется полностью темным. Но вот отдаленные звонки телефона обостряют наше зрение. После двух или трех сигналов, в левом верхнем углу экрана мы начинаем различать горящую букву “L”. Звонок... Звонок... Неожиданно близко слышится громкое бормотанье: “Хага!.. Шамга ту... киржа рош!..”

Включение слабого света (настольной лампы). Она освещает экзотического иноплеменника: дряблость кожи, тщедушность марсианина, человечья нечистоплотность конских волос. Вынырнув из постели на полу и подпрыгивая на одной ноге, он судорожно натягивает джинсы. Это Shkhinozean. Звонки продолжаются.

Shkhinozean. Хага! Шамга ту киржа рош! Аржанат тхажда яктасу! Мал-сумал! мал-сумал гун йомаш рош!

Шхинозиец. Дьявол! Даже ночью отдыха нет! Это место проклято! Ни в чем! ни в чем удачи мне нет!

Он подскакивает к букве “L” (это освещенная извне половина дверного контура), — поворачивает ключ...

 

Сцена 2

Close up: женщина с телефоном. В одной руке трубка, в другой — Paradisian Bird (Райская Птица). В доли секунды мы успеваем отметить: странный цветок изыскан и закономерен на фоне профиля женщины, — она держит его за длинную ножку с маленьким золотым веером на конце.

Женщина с телефоном. Але? але? (Взрыв счастья.) Ой, привет!! Ты где?! где?!. (Медленно вешает трубку.)

Телефон висит на стене коридора — длинного, давно обшарпанного, но так и не обжитого. Один конец этой кишки упирается в дверь с цифрой “3” и смотровым глазком (это, видимо, гостиничный или общежитский номер), другой — в окно, зарешеченное жалюзи. За окном ночь. В стене, напротив телефона, два проема. У стены с телефоном, строго под ним, приткнулся инвентарно-канцелярского вида тощий железный столик. Рядом торчит стул. Возле окна, поставленное на пол, тусклеет массивное, седое от пыли зеркало. Возле него, попирая тригонометрию и здравый смысл, лежит снятая с петель, перевернутая дверь. Прислоненная к стене длинным торцом, она дополнительно крепится к ней паутиной.

Снова звонит телефон.

Женщина с телефоном (срывает трубку вместе с аппаратом). Где ты, где?! да! отку... (Ставит телефон на стол и кладет трубку.) Спасибо...

Кладет на стол цветок, вешает на стул сумочку, быстро расстегивает пальто и бросает туда же.

Одета она очень нарядно, в восточноевропейском стиле (то есть с большой тщательностью и явным напряжением). Эту очевидную кропотливость не могут скрыть даже длинные цепи крупной (и как бы небрежно болтающейся) бижутерии.

Неотрывно глядя на телефон, она стоит под прицелом цветка. (Он горизонтален. Стебель нацелен в тело.)

Звонит телефон. Она берет трубку не сразу. Видно, обдумывает вопрос... Звонок... Звонок... Звонок...

 

Сцена 3

Голубой свет делает бледными, словно потусторонними, голые тела любовников. Пара, взаимно перевитая водорослями рук, ног, волос, — а может, двуспинная рыба — плавно пульсирует на волнах льющегося в окно света.

Где-то снаружи (за стеной? за толщей воды?) слышен приглушенный звонок телефона. Человеческий голос, словно бы вскрикнув, обрывается.

Тишина. Упорные конвульсии рыб. Снова звонок. Невнятный обрывок фразы. Откуда эти звуки? Из прошлого? Из будущего (которое только в одежде прошлого и делается для нас различимым)? Рыбы, сокращая мышцы наслажденья, пытаются плыть против течения, но поток неизбежно сносит их вниз, — в океан, где царит беззвучие, где нет ни смысла, ни жалости, ни дна, где навсегда отключен счетчик времени, но, может быть, все-таки есть мириады прозрачных, как виноградины, раковин с прозрачным жемчугом воспоминаний...

Снова звонит телефон.

 

Сцена 4

Коридор.

Женщина с телефоном. Статус как твой, статус?! Да, да, стат... (Кладет трубку.)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза