Лонжа

– Очень повезло, Агнешка. Когда все задумывалось, я точно наметил день, когда приеду в Мюнхен. По часам расписал. Именно сегодня я должен отправить телеграмму в Париж, что все идет по плану. Иначе бы сорвалось.

– Какой дилетант готовил вашу операцию? Таких из разведки метлой гнать нужно!

– Метла? Что-то новое. Я и готовил, точнее, мы с другом. Самое трудное не это, следовало уговорить нескольких упрямцев. Кажется, удалось.

– Твой друг прислал телеграмму до востребования? У меня нет слов, солдатик. Ну, что у нас сейчас? Встреча со связным? У него будет в зубах свежая газета, а в руке красный воздушный шарик?

– Нет, сержант Агнешка, мы пойдем к отцу Лоренцо.

– Ты… Ты не шутишь?

– «Hence will I to my ghostly father’s cell, his help to crave and my dear hap to tell…»[44] Нет, не шучу. Правда, со времен Шекспира кое-что изменилось. Скромный монах переехал в столицу Баварии и стал архиепископом Мюнхенским и Фрайзингским. Дворец Хольнштайн, совсем недалеко отсюда. Посторонних не пускают, но я зайду с черного хода.

* * *

Лестница ничем не напоминала дворцовую – узкая и темная, несмотря на высокие стрельчатые окна. Второй этаж, два пролета, посреди маленькая площадка-пятачок. Можно взбежать за минуту, даже меньше, нацепив тяжелый ранец и повесив на плечо пистолет-пулемет «Суоми» с полным магазином. По сравнению с тем, что уже пройдено, даже не шаг, полшага всего.

Лонжа перешагнул первую ступеньку. Остановился, вытер пот со лба. Только сейчас, у самой цели, он вдруг понял, на что замахнулся. Мечты, разговоры с другом, тяжелые споры с родителями, планы и надежды, все это касалось лишь его одного, эмигранта, прожившего почти всю короткую жизнь вдали от Родины. Мечтать может каждый, никому не запретишь войти в построенный из грез дворец. И даже то, что с ним случилось: тюрьмы, лагерь, муштра на полигоне, война в чужой земле – только подробности собственной биографии. Время мира – бурная река – несла, не спрашивая, от одного камня к другому, и счастье, что удалось уцепиться за берег. Сейчас же он сам шел сквозь Время, с трудом преодолевая ступень за ступенью. Воздух сгустился, став вязким и тяжелым, ступени неслышно уходили вниз, проваливаясь в бездонную трясину. Память невиданной тяжестью давила на плечи, заставляя вновь и вновь сомневаться и в себе, и в успехе того, что задумано.

– Мы с тобой оба спятили, – сказал ему друг, прощаясь.

– Безумцам иногда везет, – ответил он, даже не понимая до конца, что говорит.

Героев из мифа призывают на подвиг, многословно и красноречиво. Лонжа, циркач-неудачник, пришел сам, без спросу. Не герой, и в мифы не запишут. Только вот других не нашлось.

У высокой черной двери остановился. Еще не поздно повернуть назад… Нет, поздно!

Стучать не стал, потянул за холодную бронзовую ручку и шагнул навстречу Судьбе.

– Я пришел.

Иных слов не нашлось. Но и этих хватило.

* * *

Когда-то это был просто герцогский замок, звавшийся Нойвест. Суровые зубчатые башни, высокие стены, ров, полный воды. Красоты не искали, думали о защите. Но шли века, Время брало свое, герцоги стали князьями-курфюрстами, и вокруг замка, подобно кольцам на дубе, начали расти дворцовые корпуса. Каждый строил свое, соизмеряясь с духом столетия. Бывший замок прирастал садами и музеями, выплескивался зеркальными залами, тек долгими рядами галерей. Время копило сокровища, бережно собирая их в кунсткамеры и дворцовые кладовые. Потом пробил час королей, и возникла Мюнхенская Резиденция династии Виттельсбахов. Выпало же им править чуть больше столетия, не очень мало, но и не слишком долго.

Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918…

7 ноября, в годовщину штурма Зимнего, точно день в день, вооруженная толпа ворвалась в Мюнхенскую Резиденцию. Не нашлось даже юнкерского караула, решившегося защитить законного монарха. Дворец пал и сгинул, уйдя в память и став обычным зданием о двух сотнях комнат и залов. Германия – не Россия, победители не грабили и не жгли. Запечатали двери, поставили охрану с пулеметами, взяли все на строгий учет. А через два года Свободное государство Бавария постановило открыть музей. Даже не один, целых три, слишком велико оказалось наследие павших. Время работы – с 10 до 17-ти, входной билет – 10 марок, детям и студентам – скидка.

В день, когда супруги Михник прибыли в Мюнхен, музеи работали. На следующий день тоже, а дальше – выходной. Большой церковный праздник – День Каменной Девы Баварской.

* * *

Мысли-птицы улетели за горизонт, слово путалось за слово, и он даже не успевал понять, о чем его спрашивают.

– План музея у тебя есть? Нужно заранее наметить план отхода, а еще лучше самим сходить и поглядеть. Солдатик, солдатик, не спи! О чем ты думаешь?

Он ни о чем не думал. Губы стали каменными.

– Нет у меня плана, сержант Агнешка. Ничего, не заблужусь, нам надо в храм Всех Святых, там есть ход из королевских покоев. Архиепископ получил разрешение отслужить праздничную мессу. Власти пошли навстречу, в Баварии стараются не ссориться с Церковью.