Лонжа

За кирпичными стенами – тишина. Оркестр замолчал, но танго, слышанное не раз, не хотело отпускать, кружилось и кружило, словно белая холодная метель.

Лишь одно воскресенье,
О другом не прошу я…

Что происходит в лагере, Лонжа тоже не знал. Удивила лишь охрана, «эсэсманы» сплошь незнакомые, трезвые и странно молчаливые. У некоторых вместо дубинок – тяжелые плети при поясе. Вероятно, новая смена.

Думать об этом не хотелось – и ни о чем ином тоже. Нужный шаг сделан, а обо всем прочем – завтра.

День любви и улыбок,
Мой лучший день…

Он попытался прогнать танго, но белая метель, внезапно став беззвучной, ударила в лицо, сбила с ног, понесла над пустой, подернутой ледяной коркой, землей, не давая вздохнуть, горизонт надвинулся, оскалившись острыми горными зубцами. За ними чернела бездна, пропасть, в которой нет и не будет воскресенья. Вечность, его ожидающая, холодна и пуста.

Он успел поймать ногами скользкий лед, покачнулся, стал ровно. Белый вихрь заплясал у самых глаз, изменяя пространство и меняясь сам. Снег слепился единой маской, растекся сверкающим белым огнем…

– Рихтер!

Шепот был негромок, на грани слышимости, но он проснулся сразу, прорвавшись сквозь холодный колючий снег. Завтра еще не наступило, но следующий шаг придется делать прямо сейчас.

– Слышу!

– Спускайтесь, надо поговорить.

Голос Карела Домучика он узнал даже сквозь сон.

* * *

В маленькой комнатке неярко горела электрическая лампочка, скромный желтый светлячок. Стол, два стула, железная койка под серым казенным одеялом.

Домучик кивнул на стул, бросил на столешницу пачку сигарет и зажигалку.

– Quid pro quo, Рихтер. Встречу я вам организовал. Пришлось потрудиться, один побег чего стоил! Только не пробуйте читать мне мораль. Ваш Рузвельт сейчас готовит войну, в которой погибнут десятки миллионов. В здешней каше пострадало значительно меньше, и я им, признаться, ничуть не сочувствую.

Взгляд за стекляшками очков был холоден и немного брезглив.

– Тем более, речь пойдет не о них, а о вас, Рихтер. Берлинские гости, назовем их так, вам поверили. Для них вы – курьер, пусть и чрезвычайный.

Наклонился, взглянул прямо в глаза.

– А вот я не поверил. Тот, с кем вы говорили, чужих агентов ловил, а я их еще и готовил, так что отличить рядового сотрудника от, скажем так, резидента способен. Вы, Рихтер, приехали в Германию для чего-то очень важного.

Присел за стол, закурил, подождал, пока закурит гость.

– Американцы не внедряют в Рейх нелегалов, не их почерк. Антифашистская эмиграция под контролем «стапо», о вас бы знали, а французы не стали бы посылать человека из Штатов, слишком громоздко. Я бы принял вас, Рихтер, за русского агента, но именно сейчас Сталин чистит свою разведку, сплошные аресты, внешнеполитические операции практически свернуты. Кто вы?

Лонжа пожал плечами.

– Если я прибыл в Германию для чего-то важного, позвольте мне это важное сделать.

Домучик подался вперед, резко, рывком. Желтый свет отразился в стеклышках окуляров.

– Охотно! Но под моим контролем. Мне не нужна чужая слава, дело в ином. Одно из правил всякого заговора – не хочешь остаться бессильной пешкой, создавай свой собственный заговор внутри заговора. Те, кто борется с Гитлером, не слишком дружны. Коммунисты не верят Черному фронту, Бюро Кинтанильи игнорирует Германское сопротивление. А есть еще кто-то очень сильный, может быть даже всесильный. Ночной Орел, слыхали? Он не орел, лишь первая ласточка. Я создаю свою организацию, у меня уже есть люди, связи и деньги. Не хватает козырей, и тут появляетесь вы, Рихтер. Я вам помогу, но вы тоже раскроете карты. Quid pro quo!

– Вы уже об этом говорили, – Лонжа нашел в себе силы для усмешки. – И я вам ответил. По-моему, все ясно.

– О-о, не совсем!

Голос упал до шепота, очкастый оскалился и внезапно подмигнул.

– Сдадите меня в «стапо»? Здесь, в Губертсгофе, просто не успеете. Комиссия уже собирает вещи, расследование решили прикрыть. А в Заксенхаузене, куда вас скоро отправят, такого, как вы, очень внимательно выслушают – но уже мои люди. Кстати, жизнь там, если ее можно так назвать, куда хуже, чем в Губертсгофе. И короче. Никуда вы от меня не денетесь, Рихтер!

Лонжа задумался, но ненадолго. Встал, отодвинул стул подальше.

– Взаимно. И я вам, признаться, ничуть не сочувствую.

И врезал кулаком что есть силы – прямо между испуганно задрожавших стеклышек.

* * *

– Ровнее, ровнее! Третья рота, сократить интервал. Одна минута, время пошло!..

Охрана и в самом деле сменилась. С виду такие же черные, но ростом повыше и в плечах заметно покрепче. Не ругались, команды отдавали негромко, сквозь зубы. Били молча, без малейших эмоций, словно автоматы. По рядам полз слушок: Дахау! Оттуда, из самой адской сердцевины, прислали взамен проштрафившихся.

– Пятая рота, полшага назад. Раз-два!..