Лопе Де Агирре, князь свободы

— Наш главный альгвасил Бартоломе Санчес Паниагуа возвратился в крепость в страхе и растерянности оттого, что превысил свои полномочия, — говорит Лопе де Агирре. — Генерал Агирре, сказал он мне, я пришел просить прощения у вашего превосходительства за то, что убил монаха, который в вашем приказе не значился, но глупый монах сверлил меня таким гневным взглядом, будто я сатана. Не печалься о содеянном, мой добрый Паниагуа, ответил я ему, но если желаешь получить полное мое прощение тотчас же, ступай скорее, отыщи другого монаха по имени Франсиско де Тордесильас из того же ордена, он как раз вчера исповедовал меня и наотрез отказался отпустить мне грехи. Да поторапливайся, Паниагуа, чтобы твоими стараниями оба монаха в братском единении одновременно попали на небо.

22. Смерть отца Франсиско де Тордесильаса.

Главный альгвасил Бартоломе Санчес Паниагуа пришел к монаху Франсиско де Тордесильасу из ордена доминиканцев, чтобы убить его, и застал монаха молящимся на коленях перед алтарем великой чудотворицы Пресвятой девы — покровительницы Валье. Хитрый Паниагуа выволок монаха из церкви, чтобы не совершать святотатства, и втолкнул в ближайший дом. Добродетельный слуга господа понял, что настал его последний час; он упал ничком и, впившись губами в землю, прочитал Miserere mei, Credo, Pater noster[33] и другие молитвы; и так молился бы до рассвета, но палачи прервали его, сказав, что он злоупотребляет набожностью, пора честь знать, пусть готовится к смерти, а сами взялись за дело, накинули ему на шею веревку, чтобы удушить гарротой. И тогда святой монах взмолился, прося палачей казнить его самой лютой казнью, ибо желал таким способом принести себя в жертву всемилосердному господу и очистить свою душу. Я выполню твою просьбу, сказал злобный Паниагуа и накинул петлю ему прямо на лицо, веревка изувечила лицо монаха, кровь залила его с ног до головы. Видя, однако, что несчастный мученик никак не умирает, они снова накинули ему веревку на шею и задушили, как и

— Монахи — дело особое, — говорит Лопе де Агирре. — Уверяю вас, ваша милость, я почитаю и выполняю все установления святой матери римской церкви и глубоко верую в заповеди господни, но проклинаю и ненавижу монахов всей силой своего христианского сердца, а сила эта недюжинная. Разврат, творимый монахами в этих землях, столь велик, что ни одному из них, слава богу, не удастся уйти от адского пламени. В Индийские земли пришли они не души спасать, но заниматься торговыми делишками, копить бренные богатства без меры, дешевле, чем за тридцать сребреников, продавать церковное таинство, тешить похоть свою с нестарыми женщинами, которые заодно служат им кухарками, задаром и немилосердно пользоваться трудом доставшихся им индейцев. Монахи, живущие здесь, в Новом Свете, враги бедных, они жадные до власти, они обжоры и сластолюбцы, скупцы и лентяи, развратники и завистники. А гордыни-то у них, святой боже! больше, чем у самого сатаны. У этого Франсиско де Тордесильаса, который только что умер от руки главного альгвасила Бартоломе Санчеса Паниагуа, а перед смертью напоказ выставил себя мучеником, гордыни было больше, чем у кого-либо, и был он из всех монахов самым подлым. Раскаиваешься ты, что предал смерти дона Педро де Урсуа и еще других на реке Амазонке? — спросил он меня посреди исповеди. Да, раскаиваюсь, ответил я ему. Раскаиваешься ты, что лишил жизни губернатора этого острова, его алькальдов и судей? — спросил он меня. Да, раскаиваюсь, снова ответил я. А раскаиваешься ты, что восстал с оружием на своего законного короля, славного Филиппа Испанского, коего хранит бог? — спросил он меня под конец. А вот в этом, последнем, я совсем не раскаиваюсь и ничуть не сожалею, поскольку это не грех, ответил я ему. И он не отпустил мне грехов, сказав, что в глазах господа бунт против короля — вина еще более тяжкая, нежели убийство ближнего. Ну, теперь-то ты мертв на веки вечные, монах Франсиско де Тордесильас!

23. Смерть Симона де Соморростро.