Едва только я лег, — я не смею сказать уснул, ибо никогда не чувствовал себя более бодрствующим, Вальтер сел подле меня, и это не возбудило во мне никакого удивления.
— Твое предприятие бессмысленно, — сказал он мне, — ты переломаешь себе кости и не найдешь ничего интересного в этих странных местах. Это, несомненно, замечательный пример вулканических извержений, но все эти материи минералов этого охлажденного очага подверглись такому превращению, что тебе невозможно будет определить его породу. К тому же, каким образом ты доставишь нам образцы, которые мы могли бы подвергнуть анализу, если ты не знаешь, как вернешься ты сам?
— Ты говоришь хорошо, — ответил я ему, — но если ты сам мог прийти сюда и разыскать меня, то у тебя есть средства передвижения, которыми ты не откажешься поделиться со мною.
— Мне не стоило большого труда подняться по лестнице твоей комнаты, — сказал Вальтер, улыбаясь, — и если бы ты захотел сделать над собой усилие, то ты понял бы, что только твой ум присутствует на арктическом полюсе, между тем как тело сидит у стола и твоя рука пишет глупости, на которые мне забавно отвечать тебе.
— Ты смеешься надо мной, Вальтер, — вскричал я, — или же твой ум безумно стремится к нашему дому и к нашим привычкам в Фишгаузене; разве же ты не видишь короны северного сияния, вершины огромной горы и белого стеклянного моря, окружающего ее?
— Я вижу только, — ответил он, — колпак твоей лампы да твою пирамидальную чернильницу с фаянсовой крышкой. Ну, полно, проснись и послушай звуки рояля, под аккомпанемент которого Лора поет романс своему отцу, между тем как он преспокойно покуривает трубочку у окна в зале.
Я стремительно вскочил. Вальтер исчез, опаловое море сверкало у моих ног, и северное сияние образовывало надо мною громаднейшую радужную дугу. Назиас, сидя на некотором расстоянии, действительно покуривал свою трубочку, и я отчетливо услышал голос Лоры и звуки рояля. Эта смесь сна и бодрствования промучила меня часть ночи. Голос Лоры, столь приятный в моем воспоминании, в эту минуту доносился до меня с возмутительною реальностью; Лора совсем не умела петь, она слегка пришепетывала, что делало ее пение комическим. Только в кристалле она освобождалась от этого недостатка. Выведенный из терпения, я высунулся в окно моей комнаты и крикнул ей через сад, чтоб она не коверкала романса Саул. Она не обратила на это ровно никакого внимания, и я, чтобы не слышать, бросился на кровать, заткнул себе уши и заснул.
Когда я проснулся уже поздним утром, я увидал, что Назиас не тратил попусту времени, и что наша веревка из корней достигла надлежащей длины. Я помог ему крепко укрепить ее и хотел первый сделать опыт. Я спускался беспрепятственно, помогая себе ногами. Таким образом я достиг маленькой платформы, до которой веревка не вполне доходила; мне пришлось потянуть ее к себе, чтобы привязать снова. Склонясь над краем лавы, я увидал подо мною кучу белого, как снег, пепла и, недолго думая, я прыгнул в нее. Пепел этот был до такой степени легок, что я весь исчез в нем, но, встряхнувшись, я вышел из него здравым и невредимым и крикнул дядюшке, чтоб он поступал так же, как я.
Оп спустился с тем же успехом, и мы поторопились отрезать добрый конец веревки, чтобы унести его с собою и сесть в случае необходимости, так как нам предстояло целых восемь или десять часов пути по этому стеклянному озеру, и мы не замечали на нем, как можно себе представить, ни малейшего следа растительности.
Скоро солнце стало так пригревать эту блестящую поверхность, что блеск ее делался невыносимым для наших глаз, а жар для наших ног; но нечего было и думать возвращаться назад; мы были уже на половине пути и продолжали подвигаться вперед с таким стоицизмом, на который я никогда не считал себя способным. Отблеск кругообразного водопада был так ярок, что нам казалось, что он исходит из центра солнца. К счастию, порыв ветра оторвал от центральной вершины снежную лавину, и она докатилась до нас. Прежде чем наш путь сделался невозможным, мы, при помощи этой лавины, достигли почти до основания горы.
Там ожидал нас удивительный сюрприз или, вернее, мы потерпели горькое разочарование. Уже давно нам казалось, что мы идем по вулканической коре, под которой находится пустое пространство. Теперь же мы увидали, что кора эта резко обрывается на огромном расстоянии от вершины и от подпочвы, и что мы идем по своду, который становится все тоньше и тоньше, так что нам невозможно двигаться вперед без того, чтоб она не треснула, как фаянсовая тарелка. Назиас в нетерпении уже раз шесть ломал ее и едва не свалился в бездну. Мне удалось сдержать его и посоветоваться с ним. Было совершенно бесполезно стремиться к основанию горы, так как в ней не было входа ни в какой грот и, по-видимому, она никогда и не служила проводником вулкана. Рассматривая ее на возможно ближайшем расстоянии, мы пришли к убеждению, что эта вершина, оканчивающаяся зубчатыми ледниками, есть не что иное, как одноцветная бледно-зеленая глыба, с сильным блеском, но совершенно однородная от вершины до основания.