Не успел стихнуть звон в ушах после пальбы в тесном помещении, как раздался взрыв гранаты в доме, куда ушли остальные каратели со своими жертвами. Как оказалось, шум выстрелов отвлёк насильников от своих жертв, и одна из них сумела завладеть гранатой, с помощью которой подорвала всех находящихся в комнате. Один полицейский, женщина и немец погибли на месте, остальные были или оглушены, или ранены. Второй женщине несколько осколков порвали живот, и она вскоре умерла. Остальных Ральф пристрелил сам. После этого перетащил тела из подвала в дом и поджёг его. Далее собрал продукты и увёл детей в лес, где почти десять дней прятался и искал партизан, пока на него не наткнулись мои оборотни. К этому моменту ефрейтор уже вторые сутки не ел, отдавая последние крошки детям.
– Значит, искал партизан, говоришь, – задумчиво повторил я за Прохором.
– Да. Что думаешь по нему? Как по мне, немец ентот получше будет, чем всяческая лепельская шваль. Сказал, что был рабочим на мукомольном заводе, шофёром. Потому и в армии попал за баранку грузовика. Призван в мае, потом на границе служил, а перед Новым годом отправили сюда из-за больших потерь, – перечислил мне биографию немецкого ефрейтора Прохор. – Думаешь, что засланец он?
– Не знаю.
– Не похож, как по мне, – пожал тот плечами. – Хотя, всякое может быть. Вот расспросишь его своим менталом и узнаем. И не дай бог, что обманом к нам попал, я его… – беролак стиснул кулак до хруста костяшек. – Это ж матерей у детишек почитай на их глазах снасильничали и убили только ради его засыла к нам.
– Не злись раньше времени, Прохор. А то сейчас накрутишь себя, а потом стыд начнёт грызть, что хорошего человека в плохом заподозрил, – сказал я.
– Это точно, подожду пока.
– Распорядись, чтобы вечером его привели ко мне.
– Приведут. Киррлис, а когда ты ритуал и присягу проводить возьмёшься? Народ волнуется и ждёт.
– Завтра ближе к полудню.
Ральф Ротбауэр выглядел на пятьдесят лет. Ко мне пришёл переодетый в чистое, побритый и умытый. Но круги под глазами, осунувшееся лицо с пятнами обморожения, почерневшие от грязи и копоти костра ладони, которые так просто не отмыть, красные от лопнувших капилляров глаза, рассказывали о недавних тяготах лучше самого мужчины.
Первым делом я посмотрел на ауру мужчины и понял – всё то, что он рассказал моим помощникам – это ложь! И вовсе никакой он не порядочный семьянин и рабочий, который стрелял из винтовки только во время тренировочных стрельб на стрельбище. Аура выдавала в нём битого жизнью волчару, опасного хищника в человеческом обличии. На его руках кровь десятков разумных.
«Очередной подсыл от германцев, – догадался я. – И ведь не узнают, что все их потуги бессмысленны, пока я владею магией».
Наверное, я как-то выдал это, потому как в следующий миг немец дёрнулся, его лицо из усталого и осунувшегося превратилось в оскал зверя. Непостижимым образом в его руке появился небольшой пистолет, из которого он успел произвести несколько выстрелов. Две пули отклонил мой защитный амулет, который автоматически активировался в тот самый момент, когда я почувствовал опасность. Это тому же Прохору не сделать, так как он не маг, а у меня на ауру многое завязано из волшебных вещей. Третью пулю немец всадил в своего конвоира, не целясь, вывернув руку назад. И попал, судя по болезненному вскрику беролака. Но это не помешало тому навалиться на стреляющего, выворачивая ему руку с пистолетом.
– А-а! – истошно вскрикнул «ефрейтор». Следом раздался мерзкий звук рвущихся сухожилий и треск костей.
– Готов, кажись, – чуть виновато сообщил Прохор, поднимаясь с неподвижного ефрейтора. – Кажись, перестарался я с ним.
– Ну, хоть живым его оставил, – я с укором посмотрел на старейшину.
Тот отвёл взгляд в сторону, чувствуя вину. Ещё бы не стыдился. С его-то возможностями, силой, реакцией и неуязвимостью он мог бы спеленать подсыла, как маленького ребёнка, даже синяков не наставив. А тут чуть руку ему не оторвал. Вон как вывернул её под кошмарным углом.
– Извини, лорд, само так вышло. Да и за тебя стало страшно, он же по тебе палить стал.
– В следующий раз будь аккуратнее. Сейчас разрежь рукав на шинели, чтобы я мог его подлечить.
– Это мы могём, – кивнул он, достал из ножен свой тесак, острый, как бритва, и одним – с виду лёгким – движением располосовал толстое сукно от запястья до плеча. Вместе с шинелью досталось и кителю с нательной рубахой. При этом Прохор не оставил даже красной полоски на коже немца – так филигранно провёл ножом.
Рука у ефрейтора (хотя, какой он к драконам ефрейтор?) выглядела кошмарно. Сустав выпирал из-под кожи совсем не там, где должен был, но хотя бы кость не вылезла наружу. Рука в районе локтя сильно опухла, увеличившись в полтора раза. И опухоль продолжала надуваться прямо на наших глазах.
Первым делом я крепко усыпил немца и использовал обезболивающие чары на месте травмы. Далее постарался вправить на место кости и после этого несколько раз использовал среднее лечение.
– Жить будет? – поинтересовался у меня Прохор, когда я отошёл от немца и сел на табурет.