Лорд 2

– Прохор, направь двоих волколаков в Лепель что ли или в Полоцк. Пусть найдут форму немецкого капитана и принесут сюда. Нужно, чтобы этот, – указал на безучастного немца, в коем не осталось ни капли разума после ритуала, – оделся в неё. Потом повесите рядом с дорогой где-нибудь поближе к Полоцку. И займитесь ротой того обер-лейтенанта, который направил его сюда.

– Это мы с удовольствием, – оскалился бородатый беролак.

– Берите живыми. Потом вешайте так же вдоль дороги. А я пока займусь амулетами для минского аэродрома.

– Всё сделаем, как нужно, не сомневайся, Кирлис.

Глава 9

– Чёртова русская зима, – прошипел Макс Краузе, когда невольно коснулся голой рукой ствола пулемёта. Да ещё и сигарету уронил, ради которой и снял рукавицу. – Дьявол!

– Тихо ты, – шикнул н него его напарник по караулу. – Мне показалось, что снег скрипел совсем рядом.

Макс мигом смолк, торопливо натянул рукавицу и взялся за оружие. Как специально луна ушла за облако, и вокруг стало так темно, что – как говорят русские – хоть глаз коли.

– Тихо, – шёпотом произнёс он.

– Вроде бы…

И тут в избе, где на ночь остановились первое отделение, кто-то страшно заорал. Это был не сигнал тревоги. Было очень похоже, что человек увидел нечто невероятно кошмарное. От этого крика оба караульных остолбенели. Этим воспользовался враг. Неожиданно для немецких солдат рядом с ними на расстоянии вытянутой руки оказался мужчина в коротком полушубке, меховой шапке и с большим ножом в руке. Неуловимый глазу взмах, глухой удар и напарник Макса беззвучно падает на утоптанный снег.

– А-а-а! – заорал пулемётчик и надавил на спусковой крючок, держа оружие на весу. Повезло, что в этот момент неизвестный стоял немного левее от ствола. В таком положении стрелку проще всего довернуть оружие в сторону цели. Краузе ещё подумал, что русский партизан красуется, пугает, иначе бы расправился с ним и его товарищем совершенно незаметно. А раз так, то пусть получит немецкого свинца и стали за свою браваду.

«Кусторез», как иногда солдаты называли МГ за его бешеную скорострельность (но если говорить начистоту, то она практически не использовалась из-за повышенного расхода патронов и жуткого перегрева ствола со всеми из этого вытекающими) выдал короткую пятипатронную очередь и замолк из-за патрона, вставшего под углом. Такое при стрельбе не с сошек у МГ случалось довольно часто. Впрочем, русскому хватило и этого. Все пять пуль угодили ему в живот и пробили насквозь тело, свалили того на снег недалеко от напарника Макса.

– Мразь… – пулемётчик только и успел произнести первое слово, когда увиденное заставило его замереть от ужаса и в одну секунду поседеть. Русский даже и не собирался умирать. На земле он оказался только от удара пулемётной очереди. И едва коснувшись снега, как вновь вскочил на ноги с жутким рычанием, которое мог издать какой-нибудь волк, но точно не человек. – «О матерь божья!», – это была последняя мысль в его голове перед тем, как ему в лицо прилетел кулак партизана, мгновенно отключив сознание.

– Вот же гад, такой полушубок испортил, – со злостью сказал волколак, глядя на лежащего у его ног бесчувственного пулемётчика.

– А ты бы с ними не играл, а бил как все – тишком, – рядом возник Прохор. – Вон Терентий тоже решил ужаса нагнать на спящих в последней избе. Взял и оборотился в волка на глазах у одного из фашистов, который решил до ветру сходить. И за это получил в бок штыком. Только от другого немца, который проснулся, увидел волка рядом и пырнул его, думая, что это простой зверь. А Терентий, этот дурень, его ещё и порвал насмерть после этого. А ведь говорил же всем – живыми брать. Вот он ужо от меня в лагере получит, – и Прохор многообещающе потёр ладони. – А лорд добавит за то, что приказ его нарушили. Ладно, хватай этих и к саням тащи.

– Сделаю, дядька Прохор.

– И оружие их не забудь.

Восемнадцать немцев были связанны и уложены в сани. Ещё трое ренегатов, которые были не нужны в плане лорда, были убиты на месте, а их тела присоединены к живым оккупантам. Позже мертвецов выбросят где-нибудь под кустом, чтобы не грязнить рядом с деревушкой. Прохор ещё хотел отправить на небеса пару местных полицейских. Но на их защиту встали местные жители.

– Свои они, люди добрые, наши. Никого не обижают, партизан не гоняют, окруженцов не ловили, – запричитала какая-то старуха, когда связанных местных полицейских в одном нательном белье повели к саням, чтобы там им свернуть головы. – Немцы приказали нам в своей деревне назначить полицейских со старостой. Вот они и согласились. А что было делать, а, скажите на милость? Они бы ещё и расстреляли бы кого-нибудь.

Прохор оценил взглядом молодых парней, которые стояли перед ним полуголыми и босые, с белыми, как снег лицами, от страха. Каждому точно исполнилось восемнадцать лет.

– Дезертиры? – нахмурился он.

– Нет, – замотали они головами, – нет, дяденька. Мы из окружения шли от Минска, в плен попали ещё летом, а немцы нас отпустили, когда узнали, что местные мы.

– Считай, что дезертиры, – недобро сказал Есин.