Шелли прислал экземпляр «Адониса», элегию на смерть Китса, и Байрон попросил Меррея «убрать все, что я сказал о нем (Китсе) в своих рукописях». К статье, атакующей злосчастного поэта, посмевшего критиковать Поупа, Байрон сделал приписку: «Мое негодование по поводу отношения мистера Китса к Поупу не давало мне повода судить его собственный талант, который, если отбросить в сторону все фантастичное щегольство его стиля, был, несомненно, велик. Его отрывок из «Гипериона» вдохновлен титанами и так же изящен, как творения Эсхила». После смерти Шелли Байрон вставил в «Дон Жуана» колкое замечание о Китсе, смягченное, однако, добродушной похвалой и жалостью, проистекавшими из уверенности Шелли в том, что Китса убила критика на «Эндимиона» в «Ежеквартальном обозрении»:
Зная о скором отъезде Байрона из Равенны, Шелли, беспокоящийся об Аллегре и Клер, поспешил нанести ему визит. Он прибыл в десять часов вечера б августа и вместе с Байроном просидел до пяти утра, беседуя. Они не виделись с момента визита Шелли в палаццо Мосениго в 1818 году. Байрон был вдвойне рад встрече, потому что после отъезда из Венеции почти не виделся со своими английскими друзьями. Шелли писал Мэри: «Он совсем поправился и живет совершенно по-другому, не так, как в Венеции». Он закончил письмо пересказом отвратительной сплетни, переданной Хоппнерами в отношении Шелли и Клер. Почему Байрон сообщил Шелли эту скандальную весть в ночь его приезда? Потому что ему не терпелось узнать его реакцию? Или, как всегда во время встреч с Шелли, Байрон был не склонен сомневаться в его честности и считал своим долгом сообщить ему о слухах, затрагивающих его доброе имя? Возможно, и то и другое. Шелли попросил Мэри написать Хоппнерам опровержение и отправить в Равенну, чтобы он мог показать Байрону.
Отложив разговор с Байроном и посещение в монастыре Аллегры, Шелли в сопровождении Титы отправился посмотреть памятники и церкви Равенны. 10-го он снова написал Мэри: «Наш распорядок дня следующий: лорд Б. встает в два, завтракает, потом мы беседуем, читаем до шести, а потом ездим верхом, ужинаем в восемь, а после ужина беседуем до пяти утра». Блуждая по дворцу Гвичьоли Шелли повстречал на своем пути необычный зверинец. «В доме лорда Б., – писал он Пикоку, – проживают, кроме слуг, десять лошадей, восемь огромных собак, три обезьяны, пять кошек, орел, ворона и сокол. Все они, кроме лошадей, бродят по дому, наполняя его шумом и ссорами, словно они тут хозяева». Позже он сообщал из этого «дворца Цирцеи»: «Я только что повстречал на лестнице пять павлинов, двух цесарок и египетского журавля».
Новые песни «Дон Жуана» наполнили Шелли священным трепетом. Он говорил своему другу Пикоку, которому в 1818 году писал о неодобрительном отношении к «Чайльд Гарольду» и разгульном образе жизни Байрона в Венеции: «Он живет с одной женщиной и выглядит совсем другим человеком. Он написал еще три песни «Дон Жуана»… Думаю, каждая строчка этого произведения дышит бессмертием».
Шелли убедил Байрона отказаться от мысли отправиться с семьей Гамба и Терезой в Швейцарию, а вместо этого приехать в Пизу и попросил Мэри найти для него «большой, роскошный дом». Шелли сам написал письмо Терезе, которая с братом и отцом находилась во Флоренции, убеждая ее принять приглашение. Тереза была готова согласиться, если только Байрон поедет с ней, и умоляла Шелли не покидать Равенну без него. Однако это было нелегко сделать, потому что Байрон неохотно срывался с места и страшился изменений, которые повлечет за собой переезд.
Между тем Шелли 14-го навестил Аллегру в монастыре. Байрон, жаловавшийся на несносный характер дочери, был рад, что вместо него поехал спокойный Шелли. Тот пробыл в монастыре три часа. После этого он писал Мэри: «…в ней сочетаются задумчивая серьезность и жизнерадостность, которая еще не покинула ее. Правила в монастыре очень жесткие, что становится ясно из немедленного повиновения ее наставникам. Кажется, что это противоречит ее натуре, но не думаю, что этого удалось добиться излишней жестокостью… Ее слабостью являются тщеславие и стремление выделиться…» Сначала Аллегра стеснялась, но, когда Шелли подарил ей золотую цепочку, стала более раскованной. Когда он спросил, что передать папе, она ответила: «Che venga farmi un visitino, e che porta seco la mammina» («Пусть он приедет ко мне с мамой»). Шелли передал ее пожелание Байрону, хотя она, по-видимому, имела в виду Терезу, потому что не видела свою мать с августа 1818 года, когда ей не было еще и двух лет.