Лорд Байрон. Заложник страсти

14 января в Пизе появился новый интересный гость. Эдвард Джон Трелони, странное сочетание просоленного морского волка и тонкого эстета, стремящегося к общению с людьми искусства, специально приехал в Италию, чтобы встретиться с Шелли и Байроном, получив заманчивые письма Уильямса, которого прошлой зимой встретил в Женеве. Его пригласили в Тре палаццо, и все, особенно Мэри, были поражены его внешностью и манерами. В своем дневнике она отзывается о нем как об «экстравагантном человеке, чьи манеры частично естественные, а частично надуманные, но ему они подходят вполне. Его несколькое резковатое, но не лишенное обаяния поведение вяжется с его внешностью мавра: он похож на выходца с востока, но не на азиата. Его темные волосы, богатырское сложение и добродушное выражение лица, особенно когда он улыбается, убеждают меня в его доброте. Он рассказывает о себе страшные и причудливые истории…».

Позднее Трелони поведал о некоторых своих приключениях в книге «Приключения младшего сына», которую представил как свою автобиографию. Однако действительные факты его жизни, которые удалось узнать сравнительно недавно, отличаются от описанных в книге. Мальчиком он пошел служить во флот, но никогда не был пиратом и не дезертировал с корабля, а в 1812 году вернулся в Англию на британском фрегате. Насколько известно, он никогда не был женат на арабской девушке и не сжигал ее тело на берегу. Многие из его подвигов были, вне всякого сомнения, плодами воображения.

На следующий день после приезда Трелони Уильяме и Шелли отправились с ним к Байрону. Их встретил хмурый бульдог Байрона по прозвищу Моретто. «Было очевидно, что Байрон хромал, но тем не менее передвигался он проворно и, несмотря на бледность, выглядел бодрым, энергичным и оживленным, как любой нормальный человек… Первая встреча с незнакомцем смутила его, но он пытался скрыть смущение наигранной уверенностью».

Трелони заметил, что «речь Байрона не отличалась изысканностью, кроме тех моментов, когда рядом был Шелли. Байрон производил впечатление легкого и простого человека, такого, каким он был в Лондоне. Свою речь он перемежал анекдотами о великих современных и старых актерах, боксерах, игроках, дуэлянтах, пьяницах и т. п., приправленных непристойными словечками и сплетнями. Все это было тогда в моде и считалось непременным достоинством истинного джентльмена… Долгое пребывание Байрона за границей не сделало его иностранцем: как только вы его видели, то сразу понимали, что это истинный англичанин… Казалось, ему доставляло особое удовольствие рассказывать все про себя каждому новому знакомцу, словно для того, чтобы разрушить прежние представления о себе». Но когда Трелони узнал Байрона поближе, то заметил: «Об интеллекте лорда Байрона ничего нельзя было сказать, пока вы не оказывались с ним наедине, и тогда он представал во всей красе. Он был подобен золотоносной жиле: в какую бы сторону вы ни копали, везде находили благородный металл».

Вначале Байрон был озадачен поведением Трелони, словно увидел в нем пародию на героев своих восточных поэм. После первой встречи с ним он говорил Терезе: «Сегодня я встретил своего Корсара. Он спит с моей поэмой под подушкой, а все его приключения и манеры подтверждают мое предположение». Но через несколько дней Байрон привык к обществу своего нового знакомца, который стал приходить к нему почти каждый день.

Прежде всего Трелони вновь воодушевил Уильямса и Шелли на воплощение в жизнь плана, который они давно вынашивали: построить лодку и провести лето в заливе Специя. Байрон настолько заинтересовался этим планом, что попросил Трелони связаться с его другом Робертсом в Генуе и нанять его для строительства лодки с просторной каютой, не жалея средств, чтобы создать «шедевр красоты». Позднее Байрон сожалел о последнем замечании, потому что лодка обошлась им в десять раз дороже, чем первоначально намеченные сто фунтов. Шелли остановился на лодке размером семнадцать или восемнадцать фунтов, но «которая бойко бы шла под парусом и на веслах».

Отношения Байрона с Мерреем настолько раздражали его, что поэт решил отказаться от услуг своего издателя, если возможно, не ссорясь с ним. По словам Медвина, Байрон так охарактеризовал Меррея, рассказывая о рукописи «Небо и земля», очередной «богохульственной» драме о любви ангелов к дочерям земли: «Дуглас Киннэрд говорит, что не может найти издателя, который согласился бы напечатать ее. Ее предложили Меррею: но это самый робкий издатель на земле, который пугается даже названия».