Лорд Байрон. Заложник страсти

Хэнсону и самому приходилось убеждаться в правдивости последнего. Однако следующее предложение ужаснуло его: «Вы оплатите мои долги: они составляют примерно двенадцать тысяч фунтов, а мне на дорогу потребуется около трех-четырех тысяч. Если денег не хватит, придется что-нибудь продать, но только не Ньюстед». Байрон надеялся продать поместье Рочдейл в Ланкашире, незаконно сданное в аренду «Жестоким лордом». Но это оказалось невозможным, Байрона огорчило заявление Хэнсона о том, что поместье находится в плачевном состоянии с точки зрения юрисдикции. Байрон преувеличенно весело сообщал: «Наверное, закончится тем, что я женюсь на богатой кукле или размозжу себе голову: одно не лучше другого».

К концу ноября Хобхаус покинул Ньюстед. Байрон пригласил на рождественские каникулы нескольких друзей, включая таких совершенно противоположных, как Ходжсон и «Джентльмен» Джексон, однако не один из них не смог приехать. В одиночестве Байрон вернулся к своим мизантропическим размышлениям. Когда садовник принес ему найденный в земле человеческий череп, Байрон по своей мрачной причуде решил сделать из него чашу. По его словам, «этот череп, вероятно, принадлежал какому-нибудь веселому монаху из аббатства». Он отправил его в Ноттингем и получил «отполированную чашу крапчатого цвета, наподобие черепашьего панциря…». Череп был оправлен в серебро, счет ювелира составлял 17 фунтов 17 шиллингов, что не обеспокоило Байрона, ведь он получал и более значительные счета. Это событие нашло отражение в поэме «Стихи, начертанные на чаше из черепа»:

Я жил, как ты, любил и пил:
Теперь я мертв – налей полнее!
Не гадок мне твой пьяный пыл,
Уста червя куда сквернее.

(Перевод Л. Шифферса

)

Свой двадцать первый день рождения Байрон отметил в Лондоне, предоставив Хэнсону представлять его в Ньюстеде, где жильцы уже готовили праздник в честь этого события. Байрон как-то обронил, что и в аббатстве он не был лишен женского общества. Он нанял двух служанок для работы по дому больше потому, «что младшая из них беременна (не буду говорить от кого), и я не хочу, чтобы девушка жила в церковном приходе». Несмотря на письма, Байрон никогда не вел себя столь бездумно. Хотя он не был влюблен в девушку (Люси) и не притворялся, что это так, он обеспечил ее даже больше, чем по тем временам был обязан обеспечить лорд в подобной ситуации: 50 фунтов для нее и для ребенка ежегодно. Очевидно, когда родился ребенок, он написал стихотворение «К моему сыну», в котором приветствовал свое «дитя любви».

В Лондоне Байрон прежде всего позаботился об издании своей сатирической поэмы и о занятии принадлежащего ему по праву места в парламенте. Он написал графу Карлайлу о своем намерении появиться в палате лордов, надеясь, что его опекун избавит его от необходимости представляться самому, введя его в палату как своего близкого родственника. Однако граф сообщил ему о проведении всей процедуры, но не предложил представить его. Байрон был оскорблен тем, что из-за высокомерия графа вынужден будет доказывать канцлеру палаты свое право на присутствие.

Тем временем Байрон готовился к карьере в парламенте, читал политические мемуары и книги по истории. Его счета в книжных лавках быстро росли. Он покупал серьезные труды: «Хроники» Холиншеда, «Дебаты и история парламента» Коббетта, «Мемуары Граммонта» и сорок пять томов «Британских эссеистов». Расточительность сына огорчала миссис Байрон. Она писала Хэнсону: «Молю Бога, чтобы он прекратил свои безумства. Он должен жениться на богатой женщине этой же весной: брак по любви – сплошная ерунда. Пусть он по назначению использует дар, которым Господь наградил его. Он английский пэр и обладает всеми вытекающими отсюда привилегиями».

Весь февраль, ожидая приема в парламенте, Байрон продолжал посылать Далласу исправления и изменения «Английских бардов и шотландских обозревателей» – такое название он дал своей сатире. Наконец Далласу удалось договориться с Джеймсом Которном насчет выпуска тысячи экземпляров.