Лорд дракон (ЛП)

— Я считаю, что у нас все кухонные травы либо посажены, либо заготовлены для посева. Давай посмотрим: анис, базилик, ясенец белый. Мы привезли мальву? Ах, да, теперь я вспомнила. И, конечно же, пижма. Вот теперь все. Ты поставила те горшки с розмарином, Элис?

— А-апчхи, госпожа.

Джулиана закрыла журнал и передала перо Элис. Прибыв сюда утром, она старалась не думать о своих разногласиях с Грэем и об убийстве Эдмунда, находя себе разные занятия. Но в те краткие моменты, когда она прекращала отдавать распоряжения слугам и наблюдать за ходом ремонтных работ, Джулиана вновь начинала испытывать смущение. Она злилась на себя, так как ночью в какой-то момент времени отчетливо осознала, что любит Грэя по-настоящему, не понимая ни его, ни это чувство. Она едва знала этого человека. Её сердце упорствовало, но тело предавало доводы рассудка.

Она злилась на себя за то, что присоединилась к рядам малодушных барышень, которые вздыхали в платочки всякий раз, когда появлялся Грэй де Валенс. Она злилась на себя за то, что жаждала прикосновений мужчины, чьё сердце было насквозь лживым. Она злилась на себя за то, что любила его, в то время как он обращался с ней, как с какой-то… девчонкой-молочницей, которую можно завалить, когда захочешь. А больше всего она злилась на него за то, что он взял над ней верх.

— Элис, — сказала Джулиана, глядя на брошенную мотыгу. — Я не буду плясать под его дудку.

— Чью дудку, госпожа? — Элис прикрыла носовым платком нос и сдержала чих.

— Он хуже Иоланды и моих сестёр, вместе взятых. Я не могу поверить, что он подозревает меня… — Джулиана посмотрела на остальных женщин в огороде и понизила голос до шепота, — в убийстве Эдмунда. Злобный деревенщина. Я была ошеломлена так же, как и все остальные, когда об этом узнала, но, без сомнения, он думал, что я захнычу и побледнею при этой новости, как Иоланда.

Элис что-то пробормотала, прикрывшись платком, но Джулиана погрузилась в воспоминания о терзаниях и причитаниях Иоланды. В тот момент она была настолько зла, что у неё хватило сил лишь накричать на трех девушек, и Иоланда более всех остальных была достойна порицания за свою трусость. Она была на грани обморока, когда описывала тело бедняги Эдмунда и то, как песок, попавший в рану на горле, потемнел от крови.

— Гм! — Джулиана отшвырнула ногой комок грязи. — Слабачка и безмозглая курица. Почему же, когда я увидела тело Эдмунда, то не испугалась и не стала лепетать, как… — ее голос затих. Она уставилась на кирпичную стену, которой был обнесен весь огород, не глядя на Элис. — Этого не может быть.

— Чего, госпожа?

Она моргнула и снова посмотрела на Элис. — Ах, ничего. Теперь, гм, позволь мне взглянуть… где список ремонтных работ?

Кто-то окликнул ее по имени. Эдмер несся через огород и, поскользнувшись, затормозил, едва не упав на гравий, которым была присыпана тропинка.

— Госпожа, малышка Джакоба снова захворала. — Он замолчал, пытаясь отдышаться. — Её мать умоляет вас прийти.

Взяв только сундучок с лекарствами, Джулиана побежала в деревню; так было быстрее, нежели ждать, пока поймают и оседлают её лошадь. Ведь малышке Джакобе стало лучше с тех пор, как Джулиана прислала ей лекарство. Что же случилось?

Родители Джакобы жили в доме возле старой норманнской церкви. Джулиана перескакивала с камня на камень, когда перебиралась через брод в реке, затем поспешила по пыльной дороге между домами, пока не добралась до церкви и кладбища. Дети поспешно уходили с дороги, и она чуть было не столкнулась с фермером, везущим телегу с сеном. За церковью под сенью яблоневых ветвей стоял крытый соломой домик. Небольшая группа женщин и стариков собралась перед домом. Женщина, ждавшая у крыльца, помахала ей. Это была мать Джакобы.

— В чем дело? — спросила Джулиана, когда женщина, сделав реверанс, провела ее в темный коттедж.

— О, госпожа, я старалась, чтобы она была все время спокойной, но утром она стала гоняться за курами. Вот её чрезмерная подвижность и привела к приступу. Джакоба лежала на соломенном тюфяке возле огня. Дом был большой, но состоял лишь из одной комнаты, в которой спала, ела и работала вся семья. Другие тюфяки лежали свёрнутыми в углу. На стенах висели инструменты, а мешки с зерном хранились под ветхой полкой. Дым от огня выходил через дыру в потолке, но большая его часть задерживалась в комнате. Мать размахивала фартуком, чтобы отогнать дым от Джакобы. Ребенок сильно раскашлялся.

Опустившись на колени возле девочки, Джулиана открыла сундучок с лекарствами и вытащила из нее керамический сосуд. Вынув пробку, подождала, пока кашель затихнет, затем поднесла сосуд к губам девочки и держала его так, пока сосуд не опустел. Джакоба проглотила остаток жидкости, закашлялась и облизала губы. Её темно-каштановый локон прилип ко лбу над бровью. Кожа была почти прозрачной, а на щеках горел румянец. Ей было всего лишь четыре, и она была одной из тех детей, чьи глаза казались слишком большими на её лице. Она снова начала кашлять.