Лорд Дракон

— Господин следует слову Божьему. Пророк писал, что он будет испытывать вас не тщетными словами, но тем, что накопилось в вашем сердце.

— Применительно ко мне звучит не очень здорово.

Имад засмеялся.

— Но это так, о, добрая и великодушная леди.

— Я не добрая. Мой язык подобен кинжалу, а нрав, как у раненного горностая, и посмотри, что они сотворили с Грэем.

— И на море бывает тень, но добрый ветер прогонит её.

— Все мусульмане такие окольные в своих выражениях?

— Не понимаю, что вы имеете в виду, госпожа.

Джулиана спрыгнула с сундука и стала поправлять волосы и одежду.

— Гром Господень, я должно быть похожа на дьявольскую каргу. Ээ, мм, Имад…

— Да, о, божественная леди света?

— Он и впрямь хотел на мне жениться?

Имад склонил голову на одну сторону.

— Конечно, госпожа. Он оставил эту навязчивую идею об отмщении, эту кампанию по запоздалому реваншу справедливости, бросив все свои силы в погоню за вами.

— Тогда, возможно, ему самое время узнать, каково это — быть преследуемым.

— Многие женщины преследовали его, госпожа.

— Но не так, как я, Имад. Уверяю, не так, как я.

* * *

Грэй сидел на скамье в одной из скудно обставленных комнат поместья. С ним находились его оруженосец и Люсьен. Он не обратил внимания, когда Саймон, заметив капли крови на рукаве, начал что-то бормотать себе под нос и стягивать с него тунику. Грэй не сопротивлялся, продолжая отсутствующим взглядом разглядывать стены комнаты, когда Люсьен указал на повязку на его руке и поинтересовался происхождением пореза. Грэй едва взглянул на рану, отвечая на вопрос и стараясь не вникать в детали.

— Mon Dieu, messire.[24] Она могла выколоть вам глаз.

Рана не значила ничего — пустяковая царапина, не стоящая внимания даже ребенка. Но вот слова, её слова. Они ранили так, словно зазубренный осколок вонзился ему в грудь. Как она могла даже допустить мысль о том, что он был подобен Саладину, что отличался тем же ужасным отсутствием сострадания к беспомощному человеку…

Он снова и снова прокручивал у себя в мозгу воспоминания, из-за которых чувствовал себя грязным. Он снова ощущал чужие руки на обнаженной коже и взгляд хозяина на своем голом теле. И Джулиана считала, что он, бывший раб, может уподобиться рабовладельцу! В её глазах он был животным, звероподобным существом с желтыми клыками и необузданной похотью. Одна только возможность того, что она могла бы осуждать его так же, как он сам осуждал Саладина, вызывала в нем желание завыть.

Грэй закрыл глаза. Больше, чем кому-либо еще в этом мире, он отдал себя Джулиане. Он был готов обнажить себя, раскрывая душу. И то, что, вопреки её обращению с ним, он всё ещё любил её, пугало его до невозможности.

Ему было известно рабство тела, но не это всеобъемлющее рабство сердца. Он был даже ещё более бессилен против этого, чем против Саладина. Он растворился в ней, и это вызывало в нем ужас — страх, что он ничего не мог сделать, чтобы защититься, и что, вопреки их плотским желаниям, она могла не ответить взаимностью на его любовь.

Какая-то маленькая, сокровенная частица внутри него хотела стонать. Он чувствовал её глубоко, в самом узком и темном уголке своей души. Маленькая, съежившаяся, потерянная часть его, которую он ото всех скрывал и держал защищенной. Этот крохотный, бледный призрак его потерянной чистоты страдал от боли. И боль росла, несмотря на все его усилия взять её под контроль. Скоро он не сможет её скрывать. Возможно, он уже выдал себя, судя по тому, как Люсьен уставился на него.

Рыцарь отпустил Саймона и приблизился.

— Вы бледнее стен Уэллсбрука, messire. Что случилось?

Грэй покачал головой, но Люсьен повторил вопрос. С каждым вопросом тот дрожащий блеклый призрак внутри него становился сильнее, могущественнее, угрожая сокрушить его. Он что-то пробормотал, какую-то полуправду. Люсьен, должно быть, догадался об остальном, поскольку коснулся руки Грэя и шепотом произнес:

— Sacre Dieu, что она сделала с вами?

Каждое слово ранило его, разрывая на куски уже изрядно окровавленное прошлым сердце. Грэй резко оттолкнул Люсьена в сторону и поднялся со скамьи.

— Достаточно, Люсьен, — он повысил голос. — Саймон! Саймон, иди сюда.

Он нетерпеливо ожидал, пока Саймон подойдет и поможет ему надеть чистую тунику из мягкой шерсти травянисто-зеленого цвета. Он застегнул пояс для меча и заметил белую повязку на запястье. Пальцы легко коснулись материи. Затем он услышал, что Люсьен снова выругался.

— Ступай, Саймон, — произнес рыцарь.

Грэй оторвал взгляд от запястья и обнаружил, что остался наедине с Люсьеном. Его друг стоял перед ним, уперев кулаки в бедра.

— Ни разу не видел вас поверженным, сир. Вы не должны позволить ей проделывать это с вами. Бросьте это создание с необузданным норовом, пока она не уничтожила вас. Выберите другую леди, более благородную, более достойную вашей руки.

Грэй так яростно вложил меч в ножны, что скорчил гримасу от боли в ране.

— Да замолчи ты, ко всем чертям! — он стоял, тяжело дыша и меря Люсьена взглядом, его голос был хриплым и грубым. — У меня нет выбора. Понимаешь? У. Меня. Нет. Выбора.