Лорд Джим. Тайфун

Он пронзительно свистнул, и все его люди выстроились в ряд на бревнах, так что Джим мог их видеть. А убийство человека… ну что ж – его убили… но разве эта война не была войной кровавой, из-за угла? А дело было обделано чисто – пуля попала ему в грудь, – не то что тот бедняга, который лежит сейчас в речонке. Шесть часов они слушали, как он умирал с разрывными пулями в животе. Как бы то ни было, жизнь за жизнь…

Все это было сказано с видом усталым и дерзким, словно человек, вечно пришпориваемый неудачами, перестал заботиться о том, куда бежит. Он спросил Джима с какой-то безрассудной откровенностью, неужели он, Джим, не понимает, что если дошло до того, чтобы «спасти свою жизнь в темноте, то уже нет дела, кто еще погибнет – трое, тридцать, триста человек». Казалось, будто демон нашептывал ему эти слова.

– Я таки заставил его нахмуриться, – похвастался Браун. – Скоро он перестал разыгрывать из себя праведника. Стоит – и нечего ему сказать… мрачный как туча… и смотрит – не на меня, в землю.

Он спросил Джима, неужели тот не совершил ни одного предосудительного поступка за всю свою жизнь? Может быть, потому-то он и относится так сурово к человеку, который готов использовать любое средство, чтобы выбраться из ловушки. Браун продолжал в том же духе, и в грубых его словах слышалось напоминание о родственной их крови, об одинаковых испытаниях, – отвратительный намек на общую вину, на тайное воспоминание, которое связывало их сердца.

Наконец Браун растянулся на земле и уголком глаза следил за Джимом. Джим, стоя на другом берегу реки, размышлял и хлыстиком стегал себя по ноге. Ближайшие дома казались немыми, словно чума уничтожила в них всякое дыхание жизни; но много невидимых глаз смотрели оттуда на двух белых людей, разделенных речонкой, белой лодкой на мели и телом третьего человека, наполовину ушедшим в грязь. По реке снова двигались каноэ, ибо Патусан вернул свою веру в устойчивость земных учреждений с момента возвращения Джима. Правый берег, ошвартованные плоты, даже крыши домов были усеяны людьми, а те, что находились слишком далеко, чтобы слышать и видеть, напрягали зрение, стараясь разглядеть холмик за частоколом раджи. Над широким неправильным кругом, обнесенным лесами и в двух местах прорезанным сверкающей полосой реки, нависла тишина.

– Обещаете вы покинуть берег? – спросил Джим.

Браун поднял и опустил руку, отказываясь от всего – принимая неизбежное.

– И сдать оружие? – продолжал Джим.

Браун сел и посмотрел на него гневно.

– Сдать оружие! Нет, пока вы не возьмете его из наших окоченевших рук. Вы думаете, я рехнулся от страха? О нет! Это оружие и лохмотья на мне – вот все, что у меня есть… не считая еще нескольких пушек на борту; я хочу все это продать на Мадагаскаре… если только мне удастся туда добраться, выпрашивая милостыню у каждого встречного судна.

Джим ничего на это не сказал. Наконец, отбросив хлыст, который держал в руке, он произнес, как бы разговаривая сам с собой:

– Не знаю, в моей ли это власти…

– Не знаете! И хотите, чтобы я немедленно сдал вам оружие! Недурно! – вскричал Браун. – Допустим, что вам они скажут так, а со мной разделаются этак.

Он явно успокоился.

– Думаю, власть-то у вас есть, иначе, какой толк от этого разговора? – продолжал он. – Зачем вы сюда пришли? Время провести?

– Отлично, – сказал Джим, внезапно, после долгого молчания, поднимая голову. – Вы получите возможность уйти или сразиться.

Он повернулся на каблуках и ушел.

Браун тотчас же вскочил, но не уходил до тех пор, пока Джим не исчез за первыми домами. Больше он его никогда не видел. Поднимаясь на холм, он встретил Корнелиуса, который, втянув голову в плечи, спускался вниз. Он остановился перед Брауном.

– Почему вы его не убили? – спросил он кислым, недовольным тоном.

– Потому что я могу сделать кое-что получше, – сказал Браун с улыбкой.

– Никогда, никогда! – энергично возразил Корнелиус. – Я здесь прожил много лет.

Браун с любопытством взглянул на него. Многоликая была жизнь этого поселка, который восстал на него; многое он так и не мог себе уяснить. Корнелиус с удрученным видом проскользнул мимо, направляясь к реке. Он покидал своих новых друзей; с мрачным упорством он принимал неблагоприятный ход событий, и его маленькая желтая физиономия, казалось, сморщилась еще больше. Спускаясь с холма, он искоса поглядывал по сторонам, а навязчивая идея его не покидала.