Лорд Галифакс: святой Лис

Любопытно, как история взаимоотношений Галифакса и консерваторов повторялась. И тогда, когда он в качестве барона Ирвина проводил в жизнь лейбористскую политику и под свою ответственность гарантировал Индии достижение статуса доминиона, тори выступили с его решительной критикой в Парламенте. И теперь, когда ему удалось согласовать хотя бы какие-то деньги для восстановления страны, консерваторы от него отвернулись и воздержались на голосовании об американской ссуде в Палате общин. Граф Галифакс был в ярости от «этого акта высшей неуместности и безумия»: «Я никогда не чувствовал себя более оскорбленным партией, к которой, как предполагается, я принадлежу, и оказывать поддержку которой сегодня я считаю очень затруднительным для себя»622. Он отправил Идену гневное письмо, в котором требовал «разъяснить мне, какая политика партии сейчас проводится»623, не без оснований подозревая в таком повороте событий влияние Бивербрука. Иден попытался его успокоить, ответив, что «Макс не участвовал в этом»624, но по всему было очевидно, что даже при более благоприятных условиях политическая деятельность графа Галифакса была бы вскоре окончена, а с таким отношением собственной партии – тем более.

В феврале 1946 г. в США вновь приехал Уинстон Черчилль. На сей раз он привез с собой знаменитую речь, которая положит начало холодной войне 5 марта в Фултоне. «Он много репетировал передо мной свой спич, пытаясь расставить места, где следует выдавить слезы, катящиеся по щекам, когда он раздумывал о большом стратегическом будущем, которое было счастливым домом скромных людей, и цитировал Чайльда Гарольда, чтобы укрепить свое красноречие»625. Графу Галифаксу речь не понравилась.

Новое разделение мира на два лагеря силы было бы неправильно понято американским, да и мировым сообществом. Но отговорить Черчилля от произнесения этой речи было невозможно. Произнеся ее и открыв эту конфронтацию, Черчилль отправился на родину. Из Вашингтона Галифакс послал ему в дорогу ряд замечаний по выступлению, где среди прочего писал: «С разрешения правительства Его Величества Вы могли бы послать сообщение Дяде Джо с предложением, чтобы, после Вашего возвращения в Англию, Вы посетили его в целях полного и откровенного обсуждения. Я полагаю, что что-то вроде этого имело бы решительное воздействие и в Соединенных Штатах, и дома. Это было бы сильно, и такого не могли бы сделать ни Эттли, ни Трумэн»626. Черчилль позвонил Дороти 14 марта после этого, сказал, что был благодарен за предложение, но считал его невозможным. Это было бы похоже на «дворнягу, виляющую хвостом», «как и попытка увидеть Гитлера непосредственно перед войной». В мемуарах Галифакс подчеркивал: «Я думал в то время и думаю до сих пор, что он был неправ. Он был единственном человеком в мире, который, если бы поступил так, как я предположил, не подвергся бы никакой опасности быть неправильно понятым»627.

Вскоре министр иностранных дел Бевин все-таки согласился отпустить посла домой, и граф Галифакс покинул Вашингтон 14 мая 1946 г. Ему было 65 лет. Столько же было Уинстону Черчиллю, когда он стал премьер-министром, а Невиллу Чемберлену было и вовсе 68, когда он переехал на 10, Даунинг-стрит. Для многих этот возраст был расцветом политической жизни, но не для Галифакса, который страстно желал удалиться от всех дел в свой родной Йоркшир. Никакая атмосфера не была ему более близка, чем атмосфера старой часовни Гэрроуби, где Дороти играла на органе, а он подолгу сидел там в самой ужасной и старой своей одежде и слушал ее.

Что касается политической жизни, то, по большому счету, кроме Палаты лордов, членство которой он не мог оставить, но посещал ее по исключительным вопросам, возвращаться Галифаксу было и некуда. Консерваторы после Всеобщих выборов 1945 г. оказались на руинах. Черчилль, конечно, пригласил его войти в т. н. Теневой кабинет, но Галифакс отказался. С Уинстоном Черчиллем он обнаруживал всё больше противоречий. И не только он, но и сами консерваторы: «Кажется, в партии пошло большое волнение, и большинство людей говорит о преобладающем желании, чтобы У. (Уинстон. – М. Д.) оставил лидерство. Нерегулярное присутствие, слишком много шоу одного актера; и слишком сильное стремление победить социалистов, что главным образом и не получается. <…> Энтони (Иден. – М. Д.) рассказал, что, когда Уинстон возвратился из Штатов, он сказал ему, что хотел бросить лидерство в Палате общин, возможно, оставаясь номинально главой партии. Энтони понравилось это, но за неделю или две под давлением, как предполагалось, Макса он передумал. Таким образом, все вернулись к тому, с чего начали»628.