Лорд и егерь

Шутливое выражение неподдельного возмущения тут же возникло на ее лице: она подыгрывала своему партнеру, как будто отрепетировала этот комический диалог заранее.

Она отвесила шутливый шлепок по склоненной в поклоне макушке «лорда». «Вы, мой милый, сдурели», — сказала она назидательно визгливым голосом: «Это что за поцелуи? Никаких телесных контактов с Ее Величеством. И курить гашиш с табаком, между прочим, тоже воспрещается. Советую вам припомнить лагерный опыт в карцере. Итак, приступим к знакомству. Я — Ее Величество».

«А я — Виктор. Победитель — в переводе с латинского».

«Не в вашу ли честь защитники прав человека основали музей имени Виктории и Альберта?»

«Викторией звали вашу бабку, Ваше Величество. Меня зовут Виктор. Чтобы не путать с Викторией, знакомые называют меня Вовой».

«Во-ва? По-английски звучит как имя женского рода».

«Это уменьшительное от Владимира. Так называется самая страшная тюрьма в России, где я провел свои лучшие годы. Мы пользуемся уменьшительными, чтобы преуменьшить собственный страх. Во-ва отчасти напоминает Фру-Фру — кличку лошади Вронского, любовника Анны Карениной».

«Разве Анна Каренина спала с лошадьми?»

«Нет, она вешалась на шею Вронскому. Анна на шее».

«Вешалась? А я думала, что она бросилась под поезд. Как вы пережили ее смерть?»

«Вместо дамы я завел себе собачку и переехал из Владимира в это самое Бес… черт побери. Черта… нет, паскуда?»

«Бескудниково!» — не удержавшись, хором подсказали лорду-егерю развеселившиеся от этого домашнего спектакля гости. Называние родных имен соблазнительней политических и всяких других личных склок.

Феликс бросил взгляд на Виктора, сидящего в сторонке на диване. Он глядел мимо всех, в стену, удержанный, как сказал бы Джон Вильсон, «отчаяньем, воспоминаньем страшным, сознаньем беззаконья своего и ужасом той мертвой пустоты», звучащей в хихиканье Мэри-Луизы: та с восторгом наблюдала, с какой легкостью Эдвард-Эдмунд на глазах у всех сбрасывал с себя свое егерское альтер эго — Эдмунда, и становился все более «эдвардианским» в аристократизме своих манер, быстроте ума, неведомо откуда взявшихся познаниях в русской литературе, прошлого и настоящего Виктора. Сильва, как и все остальные, не меньше была поражена этой трансформацией.

«Я слыхала, вы там построили себе замок?»

«О да, там целые кварталы крупноблочных замков, в Паскудникове. И совершенно никаких номеров на воротах — чтобы запутать шпионов и антисоветчиков. Во время моих периодических отлучек во Владимир замок охранялся злой собакой. Ее имя — Каштанка. Однажды она вцепилась зубами в ногу слишком назойливого иностранца».

«В левую ногу или в правую?»

«Естественно, в правую. Ведь иностранец выступал за правое дело — за права человека».

«Почему же он не защитил от нее свои человеческие права левой рукой?»

«Потому что у этих заезжих иностранцев левая рука не знает, что творит правая нога».

«Значит, на следующее утро этот борец за правое дело встал с левой ноги?»

«Главное, что Каштанка, испробовав инвалютной крови заезжего иностранца, совершенно рехнулась: ее мозги заразились иностранными идеями, верность родной крови и почве была навечно отравлена вкусом зарубежной лимфатической жидкости, что привело ее к эмиграции в Новый Иерусалим».

«Где овца будет пастись между собакой и волком».

«Собака лает, человек молчит».

«Почему молчит?»

«Видимо, потому, что сидит в тюрьме. В тюрьме нет свободы слова».

«Советские люди спасаются в тюрьме от лающих собак?»

«Как известно, они пытаются скрыться в тюрьме от Сталина».

«Разве он еще жив?»

«Для нас, советских людей, он вполне жив и здоров».

«Как приятно оставаться живым хотя бы в чужих глазах. Как жаль, что я не русская царица. Вы так рьяно заботитесь о долголетии своих монархов. Занимается ли Сталин трусцой с целью долголетия?»

«Конечно. Чтобы не замерзнуть. Никита Хрущев выбросил его из Мавзолея. И Сталин, бездомный, стал трусцой бегать вокруг, чтоб согреться. Постепенно, уже натренировавшись, он стал расширять свои маршруты, описывая все большие и большие круги, простирая свои руки все дальше и дальше, в вечном дозоре исписывая своими циклическими маршрутами каждый сантиметр отечественной территории, носясь взад и вперед по рубежам нашей родины, хватая за шкирку каждого, кто хочет пересечь границу и убежать на Запад, чтобы не слышать воплей с требованием вернуть его обратно в Мавзолей».

«Да-да, я слыхала о глушении „Русской службы“ Би-Би-Си: так это вопли несчастного Джозефа?»

«Несомненно. Поскольку Сталин — всего лишь призрак, его вопли — исключительно в головах, в умах у людей, как страх — в их сердцах. Никакие таблетки, пилюли, микстуры не помогали — ничто не могло заглушить рыки Сталина в российских умах. Но русский человек — большой мудрец. Он придумал водку, спутник, самовар. И на этот раз его не подвела смекалка: бывшие сталинские тюрьмы были переделаны в звукоизоляторы — стены там такие толстые, что туда не проникает ни один звук».

«Ни туда, ни сюда. Понятно. Однако вам удалось оттуда бежать. Бросив вашего дога в полной изоляции на произвол судьбы? И родственников тоже?»