Лорд и королева

Все шептались, что господство Лестера закончилось. Королева его разлюбила. А что вы скажете об этом новом человеке, Хенидже? Должен ли он занять место фаворита? Что у него есть такое, чего нет у Роберта? Правда, он несколько моложе, но во всем остальном он ему явно проигрывает.

Хенидж находился возле королевы в Гринвиче в тот день, когда, покончив с ужином, весь двор танцевал в огромном холле, а к королеве подошел Сесил и сообщил, что прибыл шотландский посол и желает ее видеть.

Из Шотландии пришли столь важные новости, что когда Сесил шепнул королеве на ухо их суть, она потеряла к танцам всякий интерес. Она села, подперев голову рукою, неспособная скрыть обуявшее ее сильное чувство, и объявила загробным голосом собравшимся вокруг нее фрейлинам:

— Шотландская королева разрешилась прекрасным сыном, а я всего лишь бесплодная бочка.

Сесил махнул, отсылая женщин, и, склонившись над ней, прошептал:

— Мадам, мне понятны ваши чувства, но будет нехорошо, если Мелвилл застанет вас в таком состоянии. Вы должны заставить его поверить, будто вас радует рождение принца.

Она сжала его руку и сказала:

— Вы, как всегда, правы, мой друг. А теперь введите Мелвилла.

Когда он вошел, она уже танцевала. При виде посла королева совершила лихой пируэт.

— Вы нам принесли хорошие вести, — воскликнула она. — Я никогда еще за последние недели не чувствовала себя так чудесно, как теперь, когда думаю о рождении у моей сестры прекрасного сына.

Мелвилл поклонился и поцеловал ее руку.

Он с чувством произнес:

— Моя королева знает, что, услышав новость, ваше величество обрадуется сильнее всех ее друзей. Хотя сын дорого ей достался и с риском для ее жизни. А в это время с ней так сурово обращались, что она пожалела, что вообще вышла замуж.

Елизавета осталась весьма довольной его высказыванием, которое лукавый шотландец прибавил явно для того, чтобы доставить ей удовольствие.

— Может, вы станете крестной матерью маленького принца, ваше величество? — спросил Мелвилл.

Елизавета сказала, что она с радостью примет это предложение.

Распрощавшись с послом, когда уже отпала необходимость играть роль, она с некоторым беспокойством отметила, что на свете теперь есть еще один претендент на английский трон, которого не так-то просто сбросить со счета.

Не оставалось никаких сомнений, что граф Лестер уже не пользуется прежним расположением королевы. Норфолк и Сассекс открыто выступали против него и на каждом шагу демонстрировали свою неприязнь. Только Сесил, будучи значительно мудрее, не принимал участия в их стычках.

Во время празднества по случаю Двенадцатой ночи [Двенадцатая ночь — двенадцатая ночь после Рождества, канун Крещения.] королева поразила всех присутствующих, провозгласив Томаса Хениджа Бобовым королем, чью роль обычно исполнял Роберт Дадли, потому что никто при дворе не обладал таким остроумием, таким обаянием и энергией, чтобы сыграть эту роль так, как должно.

В душе Роберт бесился, но он ничего не мог с этим поделать. Он никак не мог добиться от королевы аудиенции, потому что ему хотелось поговорить с ней так, как это нельзя было сделать в присутствии свидетелей.

Казалось, что Елизавету полностью удовлетворяло общество нового фаворита. Норфолк и Сассекс открыто потешались над Робертом, а их сторонники ввязывались в ссоры с его людьми.

Для Роберта такое положение дел стало невыносимым. Внешне Сесил оставался его другом, но Роберт понимал, что тот всего лишь следовал соображениям безопасности, одно лишь слово королевы, означающее, что ее безразличие превратилось в ненависть, — и вряд ли у Роберта останется при дворе хоть один друг. Что касается простых людей, то он никогда не пользовался у них популярностью, они винили его во всех тех скандалах, которые затрагивали королеву.

Он спрашивал себя, не следует ли ему поддержать идею брака Елизаветы с эрцгерцогом, но ведь это означало отказаться от всех своих надежд. Он перестал бросать взгляды на Летицию и страшно обеспокоился тем, что королева не проявила к этому его шагу никакого интереса и продолжала улыбаться Хениджу. Он надеялся, что когда он бросит Летицию, Елизавета бросит Хениджа, но она ясно давала ему понять, что их отношения не восстановились на прежнем уровне. И если он останется при дворе, то будет должен, подобно любому другому человеку, подчиняться королеве.

Роберт чувствовал себя покинутым и пребывал в подавленном настроении. Празднование Двенадцатой ночи показалось ему венцом всех его мучений, потому что на празднике Хенидж намеренно оскорблял его. Он приказал Лестеру задать королеве слудующий вопрос: «Что труднее вычеркнуть из памяти — дурное мнение, вызванное злым наушником, или ревность?»

Это был вопрос со значением, имевшим двойной смысл. И надо, чтобы его задал человек, которого королева некогда так сильно любила.

С ожидаемым от него безразличием Роберт поставил этот вопрос перед королевой, которая с улыбкой изобразила глубокую задумчивость, прежде чем ответить: «Милорд, по моему мнению, от них обоих трудно избавиться, но от ревности — труднее».