Искать долго не пришлось: стоило мне заглянуть в знакомую уже комнату с мольбертом, как там же я увидела и наследницу. Сегодня она была одета в изумительное темно-синее платье с искрой, которое выгодно подчеркивало необычный цвет ее глаз, локоны собраны в хвост на макушке (тут я окончательно убедилась, что уши у Сольи самые обычные, человеческие). Солья стояла перед мольбертом, тут же, в оконном проеме, в тяжелой керамической вазе красовался букет свежих роз. Вот их-то Солья и рисовала, умело делая набросок тонким грифелем.
К слову, со времени моего прошлого визита комната слегка изменилась: в ней появился небольшой письменный стол, изящный, на витых ножках, и рядом пара стульев. На столе поджидала стопка чистых листов белой бумаги, деревянный пенал, чернильница.
Стоя в дверях, я невольно залюбовалась тем, как ловко Солья переносит на бумагу контуры вазы. Головки цветов она почти не прорисовывала, видимо, оставляя ведущую роль акварельным краскам. Потом Солья обернулась, и очарование схлынуло: на скуле девочки красовался свежий синяк. Сердце упало.
— Солья, — выдохнула я, — что это?
— Доброе утро, мисс Кромби, — весьма добродушно сказала она, — вы о чем?
Я указала пальцем на ее лицо.
— Ах, это… — девочка на миг задумалась, и в этот короткий миг я заметила, как ее кукольное личико исказилось ненавистью. Впрочем, Солья, хоть и не была взрослой, но держать себя в руках уже умела, поэтому как — то виновато мне улыбнулась и тихо сказала:
— Ударилась об угол стола, мисс Кромби. А вы? Вас не было на завтраке.
— Мне нездоровилось, — быстро ответила я и отвернулась, чтобы Солья не увидела, как предательски краснеют щеки.
— Понятно, — безразлично сказала девочка, — мы начнем сегодня занятия? Видите, папенька мне и стол приказал поставить, и стулья.
— Для этого я и пришла. Пора бы начинать.
Солья тотчас оставила грифель, равнодушно отвернулась от наброска и заняла место за столом. Я присела рядом. По коже головы разливалась едкая боль, она пульсировала в затылке и отдавалась где-то в висках. Хороша же гувернантка! Я рассеянно уставилась на тонкие руки Сольи, которые на фоне темной столешницы казались полупрозрачными, из нежнейшего фарфора, и не сразу сообразила, что девочка откуда-то из-за стопки бумаги извлекла небольшой, с ладонь, сверток и по столу передвинула его мне.
— Что это? — шепнула я, уж не зная, что и думать.
— Вас не было на завтраке, — также тихо ответила она, — папенька был раздражен… У него такое часто бывает, раздражение на все подряд. И я вам хлеба стащила, вот.
Я не поверила собственным ушам. Солья ле Ферн? Мне? Хлеба?
Но, тем не менее, краюха ароматного, белого, ноздреватого хлеба с румяной коркой оказалась в моих руках, я с наслаждением вдохнула запах. Рот моментально наполнился слюной.
— Спасибо… — растерянно прошептала, — спасибо большое.
— Он вас отлупил, да? Поэтому вас не было за завтраком?
Понимая, что скрывать тут нечего, я кивнула и принялась отщипывать кусочки мякоти и класть их в рот.
— А за что? — шепотом спросила Солья.
— За то, что я считаю, что гувернантка должна носить строгую прическу, — ответила я, — но ваш отец придерживается иного мнения, о чем донес мне сегодня в очень явной форме.
— Вам лучше его слушаться, — сказала Солья. Затем, помолчав, добавила, — говорят, он был другим до смерти моей мамы.
— Мне говорили, что герцог потерял сестру, но не жену.
— Ну да. Это была моя мама. Она умерла сразу же, как меня родила. Поэтому я и говорила, что он мне не отец. Впрочем, он меня удочерил, дал фамилию, сделал наследницей.
Я снова почувствовала, как начинаю проваливаться в трясину местных тайн. Этого не хотелось — хотя бы сейчас. Хотелось просто позаниматься теоретической магией. Поэтому я не стала задавать других вопросов, быстро дожевала краюху и, почувствовав себя чуточку лучше, решительно взяла лист бумаги и перо из пенала.
— Предлагаю начать занятия, — сказала я мягко, — тут, ваша светлость…
— Не надо, — оборвала меня девочка, — пожалуйста, не надо так ко мне обращаться. Вы бы могли называть меня просто по имени? Так мне будет гораздо приятнее.
И следа не осталось от той высокомерной, вредной Сольи ле Ферн. Рядом со мной сидел одинокий ребенок — и она живо напомнила мне меня саму, в пансионе, да и мою несчастную Рут.
— Хорошо… Солья. Но у меня один вопрос: чем это я заслужила такое отношение? Помнится, встретила ты меня совсем не так.
Она вдруг насупилась и отвела взгляд.
— Ты добрая.
Я мысленно усмехнулась. Не верю! Не верю тому, что за одну ночь отношение ко мне переменилось настолько. Возможно, Солья просто выполняет чье-то просьбу? Но чью? Вот бы знать. Не замок, а какой-то темный лабиринт, заплетенный паутиной лжи, покрытый пылью недомолвок и намеков. Ну и занесло же меня!