Лорд Хорнблауэр

Браун снял с него мокрую одежду, словно раздевая ребенка. Как по волшебству в руках у него появилось полотенце, с помощью которого он стал растирать Хорнблауэра: тот чувствовал, как при прикосновениях грубой материи кровь снова начала циркулировать в его жилах. Браун помог Хорнблауэру натянуть через голову ночную рубашку, и наклонился, чтобы растереть ему ноги. В утомленном мозге Хорнблауэра промелькнула мысль об удивительной эффективности Брауна. Браун достигал успеха во всем, к чему прикладывал руки: мог вязать узлы и сплеснивать концы, мог управлять парой лошадей, выстругать модель корабля для Ричарда, и служить для ребенка наставником и нянькой, управиться с колесом и ощипать гуся, раздеть уставшего человека, и — что не менее важно — знать, когда нужно перестать высказывать слова утешения и оставить его, накрытого одеялами, лежать одного, не сопровождая это глупыми или раздражающими пожеланиями спокойного сна. Прежде чем усталость окончательно заставила Хорнблауэра провалится в сон, череда беспорядочных мыслей привела его к выводу, что Браун является гораздо более полезным членом общества, чем сам Хорнблауэр. Если бы Браун в детстве имел возможность изучить грамоту и геометрию, как Хорнблауэр, и если бы ему представился шанс оказаться на квартердеке в качестве королевского кадета, вместо того, чтобы попасть под вербовку и очутиться на нижней палубе, он сейчас, возможно, был бы капитаном. Что примечательно, при мысли о Брауне даже тень зависти не омрачила мысли Хорнблауэра, он в эту минуту он был настроен настолько благодушно, что мог восхищаться, не испытывая досады. Придет время, когда Браун составит счастье какой-нибудь женщине, став ее мужем, до тех пор, пока в пределах досягаемости не появится другая женщина. При этой мысли Хорнблауэр усмехнулся, и, все еще улыбаясь, погрузился в сон, несмотря на морскую болезнь и раскачивания «Порта Коэльи» на резких волнах.

Некоторое время спустя он проснулся, чувствуя себя отдохнувшим и проголодавшимся, и стал с благоволением прислушиваться к корабельному гомону, раздававшемуся вокруг. Затем он высунул голову из-под одеяла и позвал Брауна. Часовой у двери каюты отрепетовал команду и Браун появился почти в ту же секунду.

— Который час?

— Две склянки, сэр.

— Какой вахты?

— Послеобеденной, сэр.

Он мог бы узнать это, и не спрашивая. Разумеется, он проспал четыре часа — девять лет в должности капитана не изжили навыки, выработавшиеся за двенадцать лет в качестве офицера, несущего вахты. «Порта Коэльи» поднялась почти вертикально, сначала на корму, потом на нос, миновав необычайно крутую волну.

— Погода не улучшилась?

— Ветер все еще штормовой, сэр. Вест-зюйд-вест. Мы дрейфуем под грот-стень-стакселем и грот-марселем с тремя рифами. Земли не видно, никаких парусов тоже не наблюдается, сэр.

Это была та сторона войны, к которой ему стоило давно уже привыкнуть: бесконечные промедления, в то время как беда подстерегает прямо за горизонтом. Он чувствовал, что четырехчасовой сон удивительным образом восстановил его силы: депрессия и досада на бесконечность войны исчезли. Они не были искоренены совсем, просто оттеснены на второй план фатализмом, свойственным ветерану. Он с удовольствие потянулся, лежа в провисшей койке.

Его желудок определенно все еще находился в стадии беспокойства, однако, в результате отдыха и покоя, не начинал бунтовать открыто, хотя и предупреждал, что в случае, если его хозяин начнет активно действовать, это может случиться. Но необходимости активно действовать не было! Если он встанет и оденется, то заняться все равно нечем. Вахту ему стоять не нужно — по закону он на борту всего лишь пассажир, и, пока не прекратится шторм, или не возникнет какая-либо непредвиденная опасность, ему совершенно нечем забивать себе голову. Можно вдоволь выспаться: не исключено, что впереди, когда он вернется к исполнению возложенного на него поручения, его ждут беспокойные и бессонные ночи. Он может позволить себе поддаться охватившей его сейчас расслабленности.

— Прекрасно, Браун, — произнес он, придав голосу тот оттенок безразличия, за которым всегда так следил, — сообщите мне, если погода улучшится.

— Завтрак, сэр? — Изумление, прозвучавшее в голосе Брауна, было очевидным, и это доставило удовольствие Хорнблауэру. Это было единственное, чего Браун никак не мог ожидать от своего неугомонного капитана. — Кусок холодной говядины и стакан вина, сэр?

— Нет, — заявил Хорнблауэр. Он боялся, что его желудок, в любом случае, такого не выдержит.

— Ничего, сэр?