Лорд Хорнблауэр

Надо было совершенно сойти с ума, чтобы говорить об этом женщине в тот самый момент, когда нога ее вот-вот переступить порог королевских покоев, но Хорнблауэр ни в коей мере не догадывался о своем проступке. И все же в последний момент ему хватило проницательности, чтобы понять то, чего не мог понять прежде: что это один из важнейших моментов в жизни Барбары, что тогда, когда она одевалась, улыбалась ему в зеркале, сердце ее пело в предвкушении этой минуты. В его непонятливую голову не могла прийти мысль, что ей может нравиться все происходящее, что ей доставляет удовольствие вплывать вот так в сверкающую залу под руку с сэром Горацио Хорнблауэром, человеком дня. Он почему-то считал само собой разумеющимся, что она относится к подобным церемониям с тем же чувством снисходительного терпения, которое присуще ему.

— Их превосходительства губернатор и миледи Барбара ‘Орнблоур, — проревел мажордом у двери.

Все взгляды устремились на них. Последнее, что почувствовал Хорнблауэр, прежде чем его засосала трясина исполнения общественных обязанностей, было ощущение, что он в каком-то смысле испортил жене вечер, и в душе его шевельнулась обида — не на себя, а на нее.

Глава 15

Прибывшие солдаты милиции, все еще зеленые от морской болезни, хлынули из переполненных транспортов на берег. Облаченные в алые мундиры, они производили несколько лучшее впечатление, чем обычная толпа: умели строиться в шеренги и в колонну, довольно ловко маршировали вслед за полковым оркестром, хотя и не могли удержаться от того, чтобы не вертеть головами, глазея на чудеса заграничного города. Однако при любой возможности они напивались до бесчувствия, приставали к женщинам — когда безобидно, а когда и с насилием, были повинны в воровстве и хулиганстве, и во всех прочих пороках, присущих не знакомым с дисциплиной войскам. Офицерам (одним из батальонов командовал граф, другим — баронет) не хватало опыта, чтобы держать в руках своих людей. Хорнблауэр, предвидя поток жалоб со стороны мэра и городских властей, был обрадован прибытием транспортов, доставивших обещанные два кавалерийских полка ополчения. Они представляли собой конные части, необходимые для аванпостов, так что теперь у него появилась возможность отправить свою маленькую армию в поход на Руан, и, собственно говоря, на Париж.

Когда пришли новости, он завтракал вместе с Барбарой. Она, облаченная в серо-голубой домашний костюм, варила кофе в серебряном кофейнике, он же помогал ей приготовить яичницу с беконом: содержать прислугу все еще не представлялось возможным. Прежде чем отправиться завтракать, он посвятил три часа напряженной работе, и был все еще слишком озабочен своими проблемами, чтобы с легкостью перенестись из атмосферы войны к уюту семейного очага.

— Спасибо, дорогой, — сказал Барбара, принимая от него блюдо.

Раздался стук в дверь.

— Войдите! — крикнул Хорнблауэр.

Это был Доббс — один из немногих, кто пользовался привилегией стучать в дверь, когда сэр Горацио завтракает вместе с супругой.

— Донесение из войск, сэр. Лягушатники ушли.

— Ушли?

— Снялись и ушли, сэр. Кио прошлой ночью двинулся к Парижу. В Руане нет ни одного французского солдата.

В рапорте, который Хорнблауэр взял у Доббса, излагалось все то же самое, только более формальным языком. Бонапарт, должно быть, испытывал страшную нужду в войсках для защиты своей столицы — отзывая Кио, он оставлял всю Нормандию беззащитной перед захватчиками.

— Нам нужно идти за ним, — обращаясь к самому себе, сказал Хорнблауэр, затем, повернувшись к Доббсу, добавил, — передайте Ховарду… нет, я приду сам. Прошу простить меня, дорогая.

— Разве у тебя нет времени на то, чтобы выпить кофе и позавтракать? — резко произнесла Барбара.

Борьба, отражавшаяся на лице Хорнблауэра была такой явной, что она рассмеялась.

— Дрейку, — продолжила она, — хватило времени на то, чтобы закончить игру и побить испанцев. Я читала об этом в школе.

— Ты совершенно права, дорогая, — сказал Хорнблауэр. — Доббс, я буду через десять минут.

Хорнблауэр принялся за яичницу с беконом. Не исключено, что для дисциплины, в лучшем смысле этого слова, будет неплохо, если станет известно, что легендарный Хорнблауэр, свершивший столько подвигов, является настолько человечным, что может иногда прислушиваться к протестам своей жены.

— Это победа, — сказал он, посмотрев на Барбару, — это конец.

На этот раз он чувствовал, что для такого заявления есть основания, оно основывается не только на доводах рассудка. Тиран Европы, человек, заливший кровью весь мир, находился на грани крушения. Их взгляды встретились, и им не нужно было слов, чтобы понять друг друга. На континенте, который с самого времени их детства был охвачен войной, вот-вот должен был воцариться мир, а мир являлся чем-то неизведанным для них.

— Мир, — сказала Барбара.