Лорд Малквист и мистер Мун

Траурный марш перекрывался барабанным грохотом. Похоронный марш взлетел в холодный воздух, с интервалом в одну минуту загремели пушки. Вдалеке терялась из виду длинная процессия, возглавляемая конными полицейскими в темно-синей форме.

За шеренгой лошадей шли два оркестра королевских воздушных сил в светло-синем, затем хаки территориальных и полевых войск, серые мундиры гвардейцев, предводительствуемых оркестром пехотинцев. Сзади них гордо печатали шаг валлийцы, ирландцы, шотландцы, гвардейцы и гренадеры. За ними пальму первенства оспаривали белые шлемы королевской морской пехоты и медные шлемы бригадиров ее величества.

Еще два оркестра, перед которыми несли знаки отличия и штандарты, затем первый ряд орудийных расчетов королевских морских сил, медленно и величественно тянущих гроб на стальном лафете. Черные лошади везли в закрытых каретах скорбящих членов семьи, за которыми шли мужчины с цилиндрами в руках. За ними второй отряд кавалерии ее величества возглавлял оркестры королевской артиллерии и городской полиции. В четверти мили от головы процессии маршировал арьергард из полицейских сил, пожарных и корпуса гражданской обороны.

Далеко позади них с достоинством двигалась облаченная в белое фигура на осле, чудовищно нагруженном свернутым ковром.

Мун, в бессмысленном отчаянии отсчитывая тиканье бомбы наперекор маршу, протиснулся сквозь толпу к дороге, намереваясь перейти ее за последней линией полицейских.

Под статуей Карла I он заметил Воскресшего Христа, как всегда презрительного, хотя уже и не такого сдержанного.

Мун застыл как вкопанный. Осел дошел до него, и он отступил.

— Куда это ты намылился? — яростно осведомился Мун.

— А, добрый денек, ваша честь.

— Что это еще за штучки?

— Я собираюсь проповедовать Слово, — с достоинством ответил Воскресший Христос.

Конец процессии исчезал на Стрэнде, и толпа стала расходиться, так как обратно процессия не пойдет. Мун огляделся и злобно зашептал Воскресшему Христу:

— А как же они?

— Ступайте с миром.

— Тела!

Воскресший Христос обиженно заморгал.

— Ей-ей, ваша честь, не нашел для них места, — заскулил он.

— На Трафальгарской площади ты его точно не найдешь.

— Я собираюсь проповедовать Слово.

На этой последней фразе шаткая конструкция из осла, свернутого ковра и Воскресшего Христа, раскачиваясь, прошествовала мимо, тяжело наступив ему на правую ногу. Боль оказалась такой сильной, что Мун, одновременно услышав сзади выстрел, решил, что его подстрелили.

Толпа подхватилась и разлетелась по улице, точно листья на ветру. Раздался второй выстрел. Мун обернулся.

— Мистер Джонс! — крикнул он, и тут его сшибло с ног что-то живое, желтое, пахнущее по-звериному.

Мун лежал с задранным на голову пальто. Над ним грохнула пушка и испуганно затопотали башмаки, — наверно, он попал на поле боя. За этой кутерьмой он расслышал — играли у самого его уха, тихонько, словно музыкальная шкатулка, будто специально для него — государственный гимн.

Он непроизвольно стал подпевать: «Ми-илости-вую королеву, долгие ле-ета нашей сла-а-авной королеве, Боже, храни», кое-как поднялся и увидел осла, нагруженного поверх ноши Воскресшим Христом, который, онемев от гнева, баюкал в руках свою голову; Ролло, мчащегося прочь по Уайтхоллу; а у своих ног — невесть откуда взявшегося мертвого фламинго.

«…ниспошли ей по-обед-ного, сча-астливого и слав…»

Не веря своим ушам, он вытащил бомбу из кармана. Она лежала на ладони, тикая с лунатической невозмутимостью, а из ее сопла лез красный резиновый пузырь, который стал раздуваться, шипя сжатым воздухом. На его глазах пузырь достиг размеров яйца, яблока, футбольного мяча…

Мун уронил бомбу и отступил на несколько шагов. Мимо него с перекошенным от ужаса лицом промчался Долговязый Джон Убоище.

— Мистер Убоище! — прорыдал Мун.

Раздался третий выстрел, и он увидел, что Убоищу разворотило голову, а дальше — пару лошадей голубиной масти, которые влекли качающуюся карету сквозь толпу и через площадь, пинками взметая мышастых голубей в воздух над пурпурно-белыми ограждениями, возведенными для торжественных похорон…

…а Мун, хватаясь за обрывки каких-то воспоминаний, узрел себя проходящим среди людей, выстроившихся перед ним вдоль улиц, и полную даму, падающую под колеса, а на ее лице — изумление, словно ее предали…

…и увидел Джейн: она смотрела в окошко кареты, пока девятый граф, повернувшись элегантным профилем, дотрагивался серебряным набалдашником трости до полей шляпы, а карета по часовой стрелке огибала дальний угол площади, а О'Хара натягивал вожжи, будто жокей в прыжке.

— Джейн! — прорыдал Мун.