Приглушенное толстой деревянной дверью, до него донеслось приглашение Эммы войти. Изнутри ее комната оказалась очень похожей на его собственную: небольшая, с тяжелой викторианской мебелью и внушительной кроватью под шелковым балдахином.
Эмма лежала на покрывалах в застиранной футболке и пижамных штанах. Она перекатилась набок и широко улыбнулась Джулиану.
Словно удар в грудь, его накрыло всепоглощающее чувство любви. Она небрежно стянула волосы на затылке и лежала на смятом одеяле рядом с тарелкой выпечки, и ему пришлось остановиться на секунду на середине комнаты, чтобы перевести дух.
Эмма весело помахала ему куском пирога.
– Банановый с ирисом, – сообщила она. – Хочешь?
Он мог бы подойти к ней всего в несколько шагов. Мог бы подхватить ее на руки и стиснуть в объятиях. Мог бы сказать, как сильно ее любит. Будь они кем угодно другим, это было бы так легко.
Но для них двоих никогда и ничего не будет легко.
Эмма озадаченно на него глядела.
– Все в порядке?
Он кивнул, сам слегка дивясь собственным чувствам. Обычно он лучше себя контролировал. Может, дело было в их разговоре с Магнусом. Может, тот подал ему надежду.
Если Джулиана чему и научила жизнь, так это тому, что нет ничего опаснее надежды.
–
Он прочистил горло.
– Нам надо поговорить.
Эмма застонала и опрокинулась на подушки.
– Ладно, только не это.
Джулиан сел в ногах ее кровати, пока Эмма чистила покрывала, убирая еду и вещи, которые рассматривала – Джулиан заметил старую фотографию девушки с клинком, похожим на Кортану, и еще одну – с четырьмя мальчишками у реки, одетых по моде начала века.
Когда Эмма закончила, то снова отряхнула руки и обернулась к нему с упрямым выражением на лице.
– Скоро нам придется разделиться? – спросила она чуть дрожащим голосом. – Как только заседание в Аликанте закончится? Что мы скажем детям?
– Я поговорил с Магнусом, – сказал Джулиан. – Он сказал, что нам надо пойти к Инквизитору.
Эмма издала звук, свидетельствовавший о полном неверии.
– Я уверен, что Магнус в курсе, кто такой Инквизитор, – сказал Джулиан. – Это отец Алека.
– Он это что, в качестве угрозы сказал? Типа, или мы добровольно сдаемся Роберту Лайтвуду, или он сам нас сдаст? Но Магнус бы не… Не представляю, чтобы он такое сделал. Он слишком верный.
– Не в этом дело, – сказал Джулиан. – Магнус хочет нам помочь. Он помнит таких же, как мы, парабатаев, и он… указал мне на то, что никто из них ни разу не обращался за помощью к Конклаву.
– Потому что Закон принадлежит Конклаву!..
– Но не в этом же проблема, – перебил Джулиан. – С Законом мы бы справились. Другое дело – проклятие, из-за которого и существует Закон, даже если Конклав этого не знает. Но мы-то знаем.
Эмма только посмотрела на него.
– Все остальные парабатаи боялись Закона больше, чем проклятия, – сказал Джулиан. – Они всегда или расставались, выходили из Конклава, или скрывали то, что с ними творилось, пока их не ловили с поличным или пока проклятие их не убивало. Магнус сказал, что мы были бы первыми, и что для Роберта это бы что-то да значило. И еще он указал на кое-что помимо этого. Много лет назад Роберт был в Круге, и его изгнали. Изгнание на время разорвало его связь со своим парабатаем. Магнус сказал, что Алек ему об этом рассказывал – это повредило их связь настолько, что Роберт даже не понял, что его парабатай умер.
– Изгнание? – голос Эммы дрожал. – Изгнание значит, что Конклав тебя отсылает… у тебя тут нет выбора…
– Но условия изгнания определяет именно Инквизитор, – сказал Джулиан. – Это Роберт решил, что Алина может последовать в изгнание за Хелен; Конклав был против.
– Если одному из нас придется отправиться в изгнание, то это буду я, – сказала Эмма. – Уеду с Кристиной в Мексику. Ты незаменим для детей. Я – нет.
Ее голос был тверд, но глаза блестели от стоявших в них слез. Джулиан почувствовал волну все той же отчаянной любви, которая уже чуть его не захлестнула, и силой сдержался.
– Мне тоже претит мысль о расставании, – сказал Джулиан, проводя рукой по одеялу – грубая на ощупь поверхность успокаивала. – То, как я тебя люблю, Эмма, это основа основ. Это то, что я есть. Как далеко мы бы ни были друг от друга.
Блеск в ее глазах превратился в жидкость, и по щеке Эммы скатилась слеза. Она даже не пошевелилась, чтобы ее утереть.
– Тогда, выходит?..